верх, вокруг долины ее сисек и, без сомнения, на ее соски. Я стону внутренне. Эта красивая, мягкая, молодая плоть, от которой у меня слюнки текут, и я впиваюсь в нее зубами. И, черт возьми, у нее идеальная пара сисек, чтобы протолкнуть мой член, пока я держу ее за ее красивое маленькое горло, в то время как она паникует от того, что я сильно врезаюсь в нее.

— Папочка?

Мои глаза пристально смотрят на нее, и мой член пульсирует в штанах, заставляя меня снова схватиться за стойку обеими руками, просто чтобы удержаться от рывка вперед и захвата ее здесь и сейчас на стойке.

Я задыхаюсь от своих слов.

— Как ты меня только что назвала?

— Папочка, — она ухмыляется. — Вот кто ты, да, мой папа?

Преодолевая неприятный комок в горле, я прокашливаюсь и наклоняюсь над стойкой, заставляя ее отстраниться от меня.

— Не называй меня так. — я сохраняю свой голос мрачным, глубоким и полным угрозы, пристально глядя ей в глаза.

Там, где я ожидал, что она отступит, чтобы продемонстрировать мне страх и уступчивость, этого не оказалось. Нет, маленькая шалунья приподнимает губу и продолжает есть хлопья, как будто она не заставила меня чуть не кончить в штаны от того, как она ко мне обратилась.

— Я хочу изменить свою комнату. — она кладет в рот еще одну ложку хлопьев, и я наблюдаю за этим движением, очарованный ее высовыванием языка, и завидую капле молока, которую она хватает и втягивает обратно в свой маленький рот. Черт, моя сперма выглядела бы сенсационно, если бы она вытекала из ее губ и опускалась к ее мягким сиськам.

— Ты явно думал, что я ребенок. — теперь она улыбается и высоко держит голову, направляя ложку в мою сторону. — Как вы видишь — я не ребенок.

Мой взгляд снова скользит по ее телу. Она не чертов ребенок. Нет, совсем нет.

Мысленно отругав себя, я быстро перевожу взгляд на нее и отказываюсь смотреть вниз, на ее сенсационные сиськи.

— Что не так с твоей комнатой?

Ее нос морщится, что придает ей очаровательный вид. С каких пор, черт возьми, я считаю кого-то очаровательным?

Ее брови взлетают вверх, а рот от ужаса открывается.

— Ты видел ее?

— Нет.

Она глубоко вздыхает, и я чувствую ее до самых яиц. Интересно, каково это — чувствовать, как этот маленький пухлый ротик обхватывает их? Ее плотные трусики прижимаются ко мне, пока я наполняю ее непослушный ротик и заставляю плакать, пока набиваю ее. Я ухмыляюсь при этой мысли. Это покажет ей, кто здесь главный. Ее чертов папа!

— Это ужасно. Кто это сделал?

Мой разум пытается догнать то, что она говорит, и я приказываю себе не рассматривать ее рот где-либо рядом с моими яйцами.

— Секретарь моего отца.

— Ей нужно сообщить, что мне восемнадцать, а не восемь, — выплевывает она, поедая хлопья, отчего кусочки выпадают изо рта. Неужели никто не научил ее не говорить с набитым ртом?

— Нет. Они этого не сделали. Мой настоящий отец умер, и моя мама тоже. Но ты уже это знаешь, не так ли, папочка?

Я даже не заметил, как произнес эти слова вслух. Я игнорирую то, что она называет меня папой. Что-то мне подсказывает, что ей слишком весело обращаться ко мне с этим словом и она использует его скорее, как форму наказания, чем как ласку.

— Тебе нужно носить больше одежды дома, Джейд, — ее имя скатывается с моего языка гладкое, как масло, и сладкое, как мед.

Она слегка откатывается на стуле, симулируя шок.

— И ты тоже, — она парирует движением ложки в мою сторону. Я смотрю на свою обнаженную грудь. Сегодня утром я не собирался ходить в одних джинсах, хотя делаю это нерегулярно, так что, возможно, так оно и было. — Может, мне стоит ходить с голым торсом, как ты? — она хитро улыбается.

Из меня исходит низкое рычание, я наклоняюсь над стойкой, а она отползает еще дальше.

— Надень какую-нибудь чертову одежду, прежде чем я тебя заставлю.

— Так заставь меня! — она смотрит на меня с огнем в глазах.

Мысль о наказании за ее неуважение сводит меня с ума. Гнев кипит во мне из-за моей реакции на нее. Как мое тело так отчаянно нуждается в ней, а она еще не пробыла здесь и суток?

Я наклоняюсь над стойкой, прищуриваюсь и поддаюсь темноте внутри себя.

— Оденься. Мать. Твою. Пока. Я. Не. Отшлепал. Тебя. Так. Что. Ты. Блядь. Неделю. Сидеть. Не. Сможешь.

Она вздрагивает от глубокого тона моего голоса, угроза, стоящая за ним, подчеркивает обещание моих слов. Я с гордостью улыбаюсь ее шокированному ответу. То, как опускаются ее плечи, бледнеет гладкая кожа и дрожат губы. Блять, она нравится мне испуганной и хрупкой. Мне легко кого-то сломать и приятно собрать обратно.

Она молча соскальзывает со стула, и я разрываюсь между облегчением и разочарованием из-за ее ухода.

Впервые за всю свою жизнь я чувствую нечто иное, чем ту мирскую пустоту, которую обычно ощущаю.

Я чувствую себя живым.

Но затем она останавливается в дверях, поворачивает голову через плечо и дарит мне мягкую улыбку.

— Да, папочка. — она выбегает из комнаты, забирая с собой мои яйца и оставляя мой рот открытым.

Я открываю крышку сока и жадно выпиваю его, думая только об одном.

Как, черт возьми, я не буду трахать свою падчерицу?

Глава 4

Джейд

Громкий смех прерывает мои мысли и леденит мою кровь. Я выключаю телевизор и швыряю пульт на кружевное розовое покрывало, морщась из-за цвета. Приближаюсь к двери спальни и слышу, как пронзительный визг становится громче, действуя мне на нервы. Неужели он привел сюда женщину? А ведь прошлой ночью он собирался трахнуть меня у стены.

Он — животное, хотя и чертовски красивое.

Мои кулаки сжимаются от его явного пренебрежения моими чувствами. Он вообще что-нибудь чувствует ко мне? Или я была для него просто очередной игрушкой для удовлетворения своих потребностей? Как он может так легко отказаться от меня ради другой, чтобы просто использовать ее тело? Ревность пылает во мне, и я с отвращением скривив губы, открываю дверь спальни. Мои босые ноги громко топают по плитке винтовой лестницы, пока я несусь в гостиную.

Мой великолепный отчим сидит на диване, его руки небрежно раскинуты по спинке, и пальцы сжимаются вокруг стакана, когда я подхожу ближе. Ноги Томми широко вытянуты, а белая рубашка расстегнута, обнажая татуированную кожу. Кожу, которую я мечтаю исследовать своим