— А-а-а… это ты, — кивнул Степан Насте, — а я опять продул.

Воронцова хмуро оглядела захмелевших игроков, молча покачала головой и ушла к себе в комнаты. Служанка, опасливо косясь на господ, поспешила за ней.

— Ну как, еще? — не скрывая торжества, спросил Хромов. — Или с тебя хватит на сегодня?

— Ты думаешь, что только тебе сегодня выигрывать? А вот и нет! Я вот сейчас возьму и отделаю тебя, как бог черепаху! — хоть язык что-то не очень слушался Степана, но азарт его только начал распаляться. Правда, оказалось, что подкрепить этот азарт уже и нечем — в кармане жилета осталась лишь одна единственная медная деньга. Воронцов минуту разглядывал ее, силясь понять, почему она одна, потом решительно выложил ее на стол.

— Ха-ха! Как бог черепаху! — Хромов подбросил медяк и насмешливо положил его рядом с горсткой золотых монет, лежащих рядом с ним. — Тебе, милый мой, надо покрупнее монету найти.

— А ты мне и одолжи, — нашелся Степан.

— Одолжить, чтобы ты потом эти же деньги у меня и отыграл? Ха-ха! Да ты, брат, разумом помутился совсем. А меня за дурака держишь!

Тут некстати в гостиной опять показалась Настя. На сей раз она остановилась возле братца, с упреком заглянула в его мутные глаза и произнесла:

— Может, хватит уже? Посмотри на себя, э-эх! Допился!

Степе стало стыдно того, что его так унизили при товарище, и он злобно рявкнул в ответ:

— Цыц! Баба! Ты кто есть?! Девка незаконнорожденная… учить меня будет!

Видя, что слова ее действия не возымели, девушка отправилась восвояси. Глаша тоже хотела уйти, но Воронцов окликнул ее:

— Глашка, вина!

Хоть рядом стоял его собственный слуга, холоп Воронин, но Степе хотелось, чтобы ему прислуживала смазливая девка. Служанке было не по себе от его пьяного похотливого взгляда. Противиться она, однако, не посмела, принесла бутыль и попятилась к двери.

— Незаконнорожденная? — заинтересовался Хромов.

— Так евонный батюшка, — зашептал ему на ухо Воронин, — с крепостной своей нажил сестрицу хозяина нашего.

— С крепостной? — обрадовался Хромов. — Так она, стало быть, тоже крепостная? А гонору — будто пава!

В голове у него закопошились недобрые мысли. Не заметить редкую красоту Анастасии Афанасьевны было невозможно. Хромов не раз, бывая в этом доме, пытался оказывать барышне знаки внимания, но гордячка словно вообще его не замечала. Похоже, случай подвернулся укротить ее нрав.

— Слышь, Степан Афанасьевич! Так у тебя товар есть, сыграй на него.

— Товар? — не понял Воронцов.

— Товар! — уже уверенно произнес Хромов. — Сестрица твоя сводная прижита с крепостной. Стало быть, крепостная она и сама. Так на кон ее! Отыграешься. Я готов все золото против нее поставить.

Для пущей убедительности он сгреб все монеты и придвинул их к середине стола. Ход был выбран верно — у Степана алчно заблестели глаза. Глаша так и обмерла в дверях, не веря своим ушам. Но тут некстати вмешался Стрешнев:

— Недоброе ты задумал. Степан! Кто ж сестру свою?..

— Цыц, ты! — рассвирепел Хромов. — Ты кто такой есть, вша солдатская? Ты ешь со стола барского — так молчи, пока не спросили.

Затем, не давая опомниться вконец опьяневшему Воронцову, вновь насел на него:

— Ну что, Степан Афанасьич? Поставишь или боишься?

— Что? — взъерепенился Степан. — А вот и поставлю! — решился он и для верности хлопнул кулаком по столу.

Перепуганная Глаша поняла, что медлить более нельзя. В голове у нее был только один план — скорее позвать того единственного защитника, который есть у ее бедной, ничего не подозревающей хозяйки. Бесшумно, чтобы не привлечь внимания, она поспешила к выходу и через минуту уже бежала по улице. Только бы вспомнить дорогу к дому спасителя, только бы он был дома!

К счастью, Плахов был у себя. Он даже не успел еще приняться за какое-нибудь дело, все витая в сладостных мечтах. Тревожный стук в дверь вернул его на землю. А уж когда он увидел лицо перепуганной служанки своей возлюбленной, то и сам испугался.

— Беда! Ваша милость! — выдохнула Глаша.

— Что за беда?

Запыхавшаяся девушка толком и не знала, как поведать о том ужасе, что творился у них в доме.

— Так Степан Афанасьевич барышню на кон в игре поставили!

— На кон? — не понял Семен.

— Ну, сказали, что раз мать ее крепостная, знать, она тоже крепостная. И играют на нее! Беда, одним словом! — от волнения девушка почти кричала.

— Ничего не понимаю, — вся эта нелепица не укладывалась у Плахова в голове.

Прекрасную, величественную, недостижимую Анастасию Афанасьевну разыгрывать в карты? Быть не может! Нелады, видать, в голове у Глашки. Ну да надо разобраться.

— Ладно. Жди здесь. Я мигом.

Ну а пока наш герой искал шляпу и кафтан, хотелось прояснить для читателя то положение, в котором пребывала красавица Анастасия Воронцова, воздыхателем которой, как оказалось, был не только один Плахов.

Ее отец Афанасий Никитович Воронцов, один из боевых офицеров, храбро сражавшихся под знаменами Петра Первого, верой и правдой служил своему царю и дослужился до высоких чинов и наград, но в Северную кампанию получил изрядную контузию и вернулся в родовое гнездо залечивать раны. К этому времени он овдовел. Смерть не пощадила его супругу, и разрешившись от бремени, она вознеслась в мир иной, при этом оставив мужу наследника.

Афанасий Никитович после ранения на поправку шел медленно, глаз да глаз был нужен: когда подушку подложить поудобнее, когда водицы подать. С ног сбился тогда его денщик Василий. И наладил хозяину дворовую девку Марфу, чтобы она его выхаживала. И тут произошло чудо, то ли знала Марфа хитрости какие, то ли проведение вмешалось, но становился хозяин здоровее день ото дня, да так припустился, что даже столичный врач в очередной приезд удивился.