Но такие занятия оказались цветочками. В 1881 г., когда Уинстону исполнилось семь лет, родители решили отдать его в школу, остановив выбор на интернате Святого Джорджа в Эскоте – очень модной в те времена частной школе, очень дорогой и очень строгой. В интернате их сына должны были подготовить к поступлению в колледж Итон. Для ребенка это стало тяжелым ударом: «В конце концов, мне было всего семь, и я был так счастлив в моей детской среди моих игрушек. А теперь ничего, кроме уроков, семь или восемь часов в день, а потом футбол или крикет». Многие дети пережили подобное, но очень немногие были столь же упрямы, как Уинстон Спенсер Черчилль. Школьные годы стали затяжной войной…

Начнем с того, что между интересами ребенка и предметами, считавшимися фундаментальными в системе школьного образования того времени, существовал явный разрыв. Основу программы составляли математика, греческий и латинский языки, к которым Уинстон испытывал полное отвращение, несомненно, потому, что никто не посчитал нужным объяснить их полезность: «Когда ни мой разум, ни мое воображение, ни мой интерес не были задействованы, я не желал и не мог учиться». Так что результаты по этим предметам были плачевны, и, кроме того, отстающий ученик быстро обнаружил аллергию на экзамены: при проверках знаний его охватывал паралич, он чувствовал себя физически больным. Наконец, возник вопрос дисциплины, вернее недисциплинированности, в области которой он как раз достиг заоблачных высот: в школе Сент-Джордж его оценки по поведению дошли от «очень рассеянного» до «невыносимого». Демонстрируя смелость в нарушении порядка и дисциплины, несносный мальчишка участвует во всех драках, краже сахара из буфетной и разрывает в клочки соломенную шляпу директора. Вызовы авторитету руководства обычно вознаграждались ударами хлыста, которые щедрой рукой и не без садистского удовольствия раздавал директор школы преподобный Х. У. Снейд-Киннерсли. Следы ли этих экзекуций открыли глаза лорду и леди Черчилль? Но так или иначе летом 1884 г. они забрали сына из школы Сент-Джордж и перевели его в маленький интернат в Брайтоне. Предполагалось, что тамошний воздух будет здоровее для слабых бронхов мальчика, да и преподавал в этой школе знающий врач и добрый друг семьи доктор Робсон Руз.

Морской воздух Брайтона действительно оказался целебным, а пансион сестер Томсон – определенно более человечным, чем школа Сент-Джордж, но юный Уинстон и там показал себя все тем же хулиганом: по итогам первого триместра он был 29-м из 32 учеников по поведению, а в следующем и во все остальные, сколько их было, – самым последним в классе! И хотя его отметки несколько улучшились, в дневнике находим красноречивую запись: «Оценки настоящего бюллетеня практически не имеют значения, ибо частые отсутствия в классе сделали крайне затруднительным какое-либо соперничество с другими учениками». Действительно, Уинстон находил себе массу других занятий: коллекционировал марки, регулярно ездил верхом, возился с бабочками и красными аквариумными рыбками, увлекался пантомимой и театром и даже сам играл во многих пьесах, несмотря на легкое заикание и сильную шепелявость. Для своего возраста он много читал, писал лучше своих товарищей, но это обстоятельство не умаляло отчаяния его преподавателей. Вот отрывок из письма к матери, который позволяет легко понять его настроения: «Пока мне нечем заняться [во время каникул], я не прочь немного поработать, но когда я чувствую, что меня заставляют, это уже против моих принципов». У преподавателя танцев, как и у других педагогов, о Черчилле остались немеркнущие воспоминания: «Это был маленький рыжеволосый ученик, самый гадкий в классе. Я даже думал, что это был самый гадкий ребенок в мире». Вот какой могла бы стать его эпитафия, поскольку в марте 1886 г. Уинстон заработал себе воспаление обоих легких, что вызвало опасение летального исхода, но хороший врач Руз был начеку и спас мальчика в последний момент, in extremis…

Весной 1888-го Уинстон должен был поступить в колледж. Как всем Спенсерам Черчиллям, ему полагалось отправиться в Итон, но этому воспротивился доктор Руз: сырость туманных берегов Темзы была противопоказана мальчику со слабыми легкими, так что в итоге выбрали Хэрроу, недалеко от Лондона. Однако предстояло еще пройти вступительные экзамены, а молодой человек экзаменов не выносил, тем более что проверялись знания всего лишь трех предметов – ненавистных математики, греческого и латыни! На экзамене по латинскому языку он сдал чистый лист, по остальным предметам ответы были немногим лучше. При выходе с экзаменов Уинстона стошнило. Полный провал… Но его приняли! Уинстон простодушно заключил, что директор колледжа за видимой оболочкой полного невежества сумел угадать в нем скрытые способности. Трогательная наивность! Его преподобие Уэллдон, директор Хэрроу, всего лишь посчитал неудобным отказать в приеме сыну лорда Рэндолфа Черчилля…

Но и у снисхождения есть границы. Уинстона поместили в 3-е (и последнее) отделение 4-го и (последнего) класса. Он сразу же проявил себя достойным этого назначения: его латынь была нулевой, знания греческого ограничивались алфавитом, французский оставался тарабарским, а о математике и говорить нечего; кроме того, он открыто и подчеркнуто презирал крикет и футбол, бывшие в Хэрроу священными видами спорта. Поведение также ничуть не улучшилось, и, как сообщал его преподаватель Генри Дэвидсон в письме к леди Черчилль от 12 июля 1888 г.: «Уинстон постоянно опаздывает на занятия, теряет книги, бумаги и различные иные предметы. Он настолько аккуратен в своей неаккуратности, что я действительно не знаю, что делать». Только вежливость и дипломатичность помешали господину Дэвидсону добавить, что юный Уинстон – грубиян, наглец и задира, нарушающий все правила колледжа. Зато новоиспеченный студент очень серьезно относился к своему альбому с почтовыми марками, своим двум собакам и к выращиванию шелковичных червей; он увлекался также столярным делом, фехтованием, стрельбой из ружья, верховой ездой, скачками и курил как паровоз. Бабушка Уинстона по материнской линии Клара Джером, навестив внука в колледже, описала его как «маленького злого бульдога с рыжими волосами».

Не было никого, кто бы с ней не согласился, так как только очень опытный глаз мог разглядеть в этом ужасном шалопае кого-то еще, кроме обыкновенного двоечника. Но просто внимательный глаз уже мог бы увидеть в нем глубоко несчастного ребенка… Откровенно говоря, у Уинстона были все основания быть несчастным: с одной стороны, как и в Эскоте и Брайтоне, его здоровье оставляло желать лучшего – с вечными бронхитами, болезнью печени, приступами невыносимой зубной боли (многие зубы пришлось вырвать), мигренями, болями в глазах, приступами депрессии, грыжей в паху, к чему следует добавить раны и шишки, сопровождающие всякого драчуна, ушибы от падений с лошади и сотрясение мозга при неудачном приземлении с велосипеда. Помимо прочего, наследник Черчиллей во всех смыслах, Уинстон постоянно страдал от нехватки денег; мать, сама великий эксперт в этой области, ругала его в письмах: «Ты просто дырявое решето», что абсолютно бесспорно. Правда и то, что он завел себе дорогостоящие хобби, что отвратительное питание в английских public schools стало притчей во языцех и нужно было тратиться на нормальную еду, что джентльмену полагалось раздавать многочисленные чаевые, что услуги дантиста и окулиста стоили баснословно дорого и что сигареты и выпивка также достаются не бесплатно… Как бы там ни было, но юноша находился в вечном поиске денег, клянча их у матери, у отца и даже у своей няни…