А других находили в реке.

Идя вдоль ровного ряда мальчишек, Теллиус сморщил нос, отчего в беззубом рту показался язык, он был слишком большим для такого рта, и потому речь старика звучала невнятно. Ему приходилось подтягивать язык к щеке, чтобы говорить понятней, и лицо его при этом презрительно кривилось, один глаз приподнимался и сверкал, в то время как другой скрывался в складках кожи под нависшей бровью.

Он поглядел на последнего мальчика, который, по крайней мере, был не настолько глуп, чтобы притворяться, будто бросил что-то в черную утробу мешка. Каждый хоть раз да пытался проделать такое после неудачной ночи. Иногда кто-нибудь просил товарища отвлечь старика в ту секунду, когда разжимались пальцы Теллиуса, а иногда парнишки даже бросали в мешок камешек, лишь бы хоть что-то звякнуло. Но Теллиус всегда хватал лгунишку за костлявое запястье с такой силой, что мальчишка вскрикивал от боли.

«Даю тебе последний шанс, сынок, – говорил он. – Постарайся как следует – или иди прочь».

Мальчика, который не пошевелился, звали Донни, один из самых непутевых его воспитанников, тот, кого Теллиус уже давно должен был выгнать на улицу. Случись это в те дни, когда он только приехал в Дариен, он бы так и сделал. Этот процесс шел размеренно, как смена времен года, как течение времени. Но даже теперь Теллиус не осознавал, что очень редко действительно выгонял кого-то. Если бы кто-нибудь сказал ему, что он уже несколько лет ни от кого не избавлялся, он бы удивился.

Он не думал, что Донни что-то утаил: мальчик слишком уж отчаянно хотел остаться – одной только Богине известно, через что ему пришлось пройти, чтобы эта грязная семья стала ему домом. Но мир жесток, и в нем есть лишь одна непреложная истина: делать еду из воздуха Теллиус не умеет.

– У тебя для меня ничего нет, Донни? – мягко спросил он.

– Я привел новенького, – поспешно выпалил Донни. Он понимал, что других шансов у него не будет. – Вы говорили, что это тоже считается. Вы сами так говорили.

Теллиус перевел взгляд на его соседа, хотя на самом деле он заметил нового мальчика сразу, едва только вошел в комнату. В конце шеренги царила тишина, в то время как прочие ребята хвастались друг перед другом, пихаясь локтями. Теллиус повидал немало побитых собак, у которых был такой же настороженный и угрюмый вид, в котором чувствуется некая угроза. Такое он уже видывал и раньше, но мальчику, который стоял возле Донни, должно быть, пришлось поваляться в выгребной яме, чтобы покрыться толстой коркой грязи с головы до пят. Теллиус сморщил нос и наклонился.

Донни поднял голову и заметил отвращение на лице хозяина.

– Мы убегали, вот. Он нырнул в яму с дерьмом. А я спрятался. Нас не заметили.

– А кто за вами бежал, Донни? Странно, но ты не принес ничего, чтобы заплатить за обед. Ты не заслужил кров.

– У ножа лезвие затупилось, ну и не разрезало, вот. Я потянул сумку, а она заметила, ну я и…

– Убежал, – со вздохом закончил за него Теллиус. – С пустыми руками.

– Но я привел вам новенького. Я его нашел, он показался мне голодным, вот я и сказал ему, чтобы шел со мной, потому что я же помню, вы сами говорили, что один новый мальчик равняется жемчужной сережке.

– Верно, Донни. Я помню, что я говорил. Иди и садись ужинать вместе с остальными. Сегодня у нас рыба: да с перцем, такая острая, что у тебя брызнут слезы из глаз.

Донни опустил голову и поспешно отошел; ему было всего десять, одни кости да веснушчатая кожа, натянутая так туго, что, казалось, она разорвется, если он вдруг надумает улыбнуться.

Теллиус повернулся к новичку.

– Итак. Кто ты? Кроме того, что ты грязный оборванец, это я вижу и сам.

В ответ мальчик молча посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Он был таким же тощим, как Донни, и сильный неприятный запах, исходящий от него, заставил Теллиус а закашляться и прочистить горло. Уж если что-то его волновало меньше всего, так это чистота подопечных. Но новенького мальчишку ему захотелось окунуть в дождевую бочку, пока «мастерская» не пропиталась его вонью. Теллиус шмыгнул носом, надеясь, что давняя простуда вернется и заложит хотя бы одну ноздрю.

Все что угодно, только бы не чувствовать мерзкого запаха!

– А у тебя языка нет? А? Разговаривать умеешь?

Мальчик покачал головой, и кустистые брови Теллиуса приподнялись на добрый дюйм.

– Ты что, оглох?

Мальчик снова угрюмо качнул головой.

– Но ты ведь меня слышишь? – допытывался Теллиус.

Голова мальчика медленно опустилась и вернулась в прежнее положение.

– О, Богиня, это точно не по мне, – пробормотал Теллиус. К своему прискорбию, ему уже доводилось знать мальчишек, которые не могли говорить. Часто их прошлое кишело историями столь жестокими, что Теллиус порой избегал задавать лишние вопросы. Он ничем не мог помочь этим бедняжкам. Кое-кто из них справлялся. Другие исчезали спустя какое-то время. Теллиус не мог заменить им отца, и Богиня тому свидетель. Он вообще мало что мог, и если чего-то было недостаточно…

Он быстро прикусил язык. Стариковские насмешки, конечно, не пройдут мимо ушей Богини. Она явится ему под покровом ночи и вытащит Теллиуса из постели. В королевском городе Дариене нужно всегда следить за своими речами.

– Донни и его товарищи работают на меня, – сказал он. – У меня есть это помещение, бывшая мастерская, но я владелец, а значит, я не плачу аренды. А с тех пор, как здание признали непригодным, я не плачу и налогов. Поэтому входим и выходим мы тайком через заднюю дверь. Я не смогу оставить тебя, если ты не будешь трудиться и если не сможешь найти для себя какую-нибудь работенку, ты будешь уходить отсюда и возвращаться с дневной платой в своих проворных ручонках. Можешь принести кошелек, или пряжку от ботинка, или пару хороших кусков мяса на ужин. Ясно? Если справишься, то будешь получать еду дважды в день и теплую койку и никто тебя не обидит. А когда подрастешь – что ж, можешь делать все, что тебе вздумается, хотя у меня есть друзья, которым всегда нужны чернорабочие. Да, и тебе надо вымыться в холодной воде, потому что от тебя несет, как от помойки.

Мальчик смотрел на него, как совенок. Теллиус улыбнулся ему и даже потрепал бы его по волосам, если бы те не слиплись в грязные комья.

– Тебе понадобятся проворные руки, мальчик. А может, ты хочешь лазить по каминам, обернув лицо тряпьем? Такие мне тоже частенько нужны, просто чтобы как-то выживать. Похоже, желудок у тебя крепкий. Ты мог бы залезать в богатые дома через уборную. А?.. Ах да. Кивни мне, ладно? Ну что, проворные пальцы и воровство?

За спокойным и уверенным взором Теллиуса скрывался вопрос: мальчик вообще хоть что-то соображает?

Что, если он из тех сирот, что изредка забредают в город? Повинуясь сиюминутному порыву вдохновения, старик сунул руку в карман и извлек оттуда залежавшееся яблоко, осколок зеленого стекла и пробку, на которой еще виднелось пятно от вина.