— Итак, вещи Эда. Я заберу только то, что мне нужно, а остальное выброшу, — заявил Томас, и ему тут же показалось, что это неправильно, неуважительно.

— По-моему, вы не столько наследник, сколько душеприказчик, — заметил священник. — Иезуиты дают обет бедности, так что на самом деле у вашего брата не было собственности в том смысле, в каком она есть у нас с вами. Сюда пришлют адвоката, чтобы он помог со всем разобраться. Формально все принадлежит Обществу Иисуса, хотя, не сомневаюсь, если вы пожелаете оставить себе какие-то личные вещи, ваша просьба будет удовлетворена.

— Вряд ли таких вещей окажется много, — заметил Томас резче, чем собирался.

Священник кивнул, и Найт отвернулся. У него не было желания вступать в разговор относительно того, почему он потерял связь со своим единственным братом.

— В таком случае ваше посещение окажется кратким, — сказал священник, отпивая чай и разглядывая Томаса поверх края кружки. — Но если хотите, можете остаться здесь на ночь.

— В этом нет необходимости, — ответил Томас. — Я живу неподалеку.

— А что такое «необходимость»? — пожал плечами Джим. — Я был бы рад вашему обществу.

Томас принял решение быстро. Спешить обратно домой совершенно незачем, в то же время, как это ни странно, было что-то притягивающее в том, чтобы находиться там, где бывал брат, прикоснуться к его жизни, хотя бы и на мгновение.

— Ну хорошо, — согласился Томас. — Спасибо.

— Вы можете устроиться в комнате Эда, — сказал священник. — Вверх по лестнице и налево. Сегодня играет «Иллинойс». Вы любите баскетбол? Если честно, не очень. Замечательно, — улыбнулся Джим. — Я тоже. Мы будем ужинать пиццей, запивая ее парой бутылок пива, и смотреть на то, как ненормально высокие мужчины бегают по площадке без каких-либо серьезных причин.

Сама обыденность этого радушия застала Томаса врасплох, поэтому прошло какое-то мгновение, прежде чем радость и признательность добрались до его лица и голоса.

Это будет просто превосходно! — воскликнул он. — Я могу подняться наверх?

— Конечно. Если не возражаете, я оставлю вас одного, — произнес священник. — У меня встреча с духовным наставником.

Томас рассмеялся и сказал, поднимаясь по лестнице и стараясь не смотреть на священника:

— Мне такая тоже не помешала бы.

Комната Эда оказалась маленькой и унылой. Она была по минимуму обставлена дешевой мебелью, старой и потемневшей от многих лет использования. Помимо скудного выбора одежды здесь находились еще только книги, бумаги, пухлый плотный конверт, перетянутый резинкой, древний транзисторный радиоприемник и пара коробок из-под обуви, заполненных всякой всячиной. Все это было беспорядочно сложено на самодельных полках из досок и шлакобетонных блоков. В целом помещение напоминало не столько жилище священника, сколько комнату в общежитии, в спешке оставленную обитателями. На стене висело распятие, все прочие украшения отсутствовали, если не считать календаря организации «Международная амнистия». Как и предупреждал Джим, здесь, конечно же, не было ничего. Томас мог бы вполне обернуться за час, если не брать в расчет пиццу и баскетбол. Если бы он знал, то, скорее всего, просто вообще не приехал бы сюда. Но теперь нужно было убить время до приезда адвоката с документами.

Томас сел на кровать. Матрац оказался тонким и неровным, через него настойчиво проступали пружины.

«Господи, какое место…»

Комната казалась пустой и безрадостной, чем-то напоминающей его собственный дом. Томас криво усмехнулся. Вот что выбрал себе Эд, вот чему он себя посвятил, принеся в жертву одному Богу известно что ради этой безликой крошечной кельи, единственным украшением которой было дешевое распятие. Раньше Томас находил определенное утешение в том, что называл жизнь Эда бегством, попыткой уклониться от убивающих душу забот повседневной жизни, однако сейчас, сидя здесь, он вынужден был признать, что если его брат действительно думал в таком же ключе, то его ждало горькое разочарование. Но Томас подозревал и кое-что другое. Брат прекрасно сознавал, что ждет его впереди. Вероятно, важнее иное: Эд знал, что его не ждет.

Взяв одну коробку из-под обуви, Томас вывалил ее содержимое на кровать. Большая часть казалась ему просто мусором — корешок билета на бейсбольный матч, несколько выцветших фотографий без рамок, запыленная магнитофонная кассета, какая-то странная серебряная побрякушка в форме рыбки, огрызок карандаша. В то же время у Томаса возникло впечатление, что все эти вещи были собраны вместе, поскольку когда-то имели какой-то особый смысл. Эта мысль подействовала на него угнетающе.

Томас перевернул одну из фотографий, и у него перехватило дыхание. Со снимка смотрело его собственное лицо, улыбающееся, уверенное, которое он тщетно старался найти в зеркале на протяжении последних шести лет. Рядом с Томасом стоял брат в полном облачении священнослужителя: сутана, воротничок. Однако Эд каким-то образом все еще выглядел таким, каким был, когда учил Томаса принимать крученую подачу и показывал ему лучшие комиксы. Рядом с Эдом стояла Куми, с длинными черными волосами, уложенными в высокую прическу, как это принято у японок, в белоснежном подвенечном платье, настолько ярком, что его с трудом запечатлел фотоаппарат. Все трое улыбались, сияли от счастья, стоя в заросшем сорняками саду всего в каких-то ярдах от того места, где сейчас сидел Томас. Закрыв глаза, он позволил себе вспомнить Куми, что бывало с ним крайне редко, и внезапно прочувствовал ее отсутствие так, как это было сразу после ее ухода.

Фотографии было почти десять лет. Больше половины этого срока прошло уже после того, как она ушла. Томас вдруг подумал, что день свадьбы явился началом конца его отношений со своим братом. Они всегда были чуточку разными, но тот день, в самой своей возвышенности, несмотря на все то, что наступило за ним, стал последним мгновением их гармонии. Когда Томас встретился с братом в следующий раз, события уже разворачивались полным ходом. Их троих больше никогда не видели всех вместе улыбающимися.

Когда кто-то первый раз позвонил в дверь, Томас не обратил на это внимания, но после еще двух звонков он подумал, что, быть может, кроме него, в доме больше никого нет. Затем Найт вспомнил про адвоката, который должен был приехать сюда, чтобы встретиться с ним по поводу так называемого наследства, оставшегося от брата. Томас не мог думать об этом без смеха. Он быстро прошел по узкому коридору, спустился по шаткой лестнице и на мгновение остановился, гадая, не тот ли это бездомный, за которого его принял Джим, или прихожанин с не терпящим отлагательств духовным кризисом. Томас открыл дверь и ахнул, получив в лицо сильный удар холодного ветра.

Звонивший человек отступил на несколько шагов, словно собираясь поднять взгляд на окна в поисках признаков жизни.

Какое-то мгновение он смотрел на Томаса, не двигаясь с места, сжимая в одной руке черный чемоданчик, вторую засунув глубоко в карман, потом спросил: