— Все равно, — отмахнулся Аид. — Сколько наберется. Не ковырять же большую дырку, пуская в наше подземелье реку? — Сказав это, он закашлял, смеясь. — Хотя, может, это был бы выход для всех нас, а?

— Ладно, — поморщился Селиверстов. — Значит, договорились.

— Ну вот и чудно. — Аид запустил руку под свою накидку и извлек из бесчисленных складок мешковатой одежды кусок мела. — Возьми, дружочек. Нарисуй там, где трещина, веселую счастливую рожицу, чтобы мои волчата легко нашли место. И еще. Твои с ведром могут приходить туда поодиночке. Даю слово, что их никто из моих не тронет.

— Вот как? — усмехнулся Василий. — Отчего же?

— Ну, мы ведь тоже благородные люди. И знаешь, когда жажда мучает всех, даже самый лютый хищник не нападет на глупую газель на водопое. — Старик оскалился.

— Глупых газелей у нас нет. Но если ты нарушишь уговор…

— Я всегда держу слово, — нахмурился Аид.

— Не перебивай. Если ты нарушишь этот уговор, твой гарем достанется моим бойцам. А твоими детьми я накормлю наших собак.

— Эх, Вася, — покачал головой Аид. — Я старый добрый каннибал, а ты — настоящее чудовище.

— Будь здоров, старый. Мы уходим. Договор о воде заключен. Метку я оставлю.

Селиверстов повернулся и, махнув своим, пошел обратно, в центр этого мира.

Это был дом для ста сорока пяти человек. Но теперь их осталось сто сорок четыре, ведь старую учительницу призвал к себе Аид. Говорят, она даже помнила времена, когда этой подземки не существовало. Трудно себе такое представить. Как и невероятной фантазией кажется время, когда люди обитали на всей поверхности Земли и их были миллиарды.

В городе было всего две линии метро, Дзержинская и Ленинская. Пересекались они здесь; именно поэтому две примыкающие друг к другу станции, владения центральной общины, назывались Перекрестком Миров.

Вернувшись из своего скорбного путешествия к Аиду, царствовавшему на станции «Площадь Гарина-Михайловского», путники прибыли на станцию «Сибирскую», миновав хорошо укрепленный блокпост, с несколькими рядами «егозы» и обычной колючей проволоки. «Колючка» и «егоза» были увешаны бесчисленными пустыми банками и сделанными из гильз бубенцами, которые неистово звенели при малейшем прикосновении к этим защитным рубежам. Путь перегораживался тремя, одна за другой, высокими железными шипованными калитками; каждая запиралась на амбарный замок. Вооруженные палицами, секирами, арбалетами и заточенными арматурными прутками, бойцы охраны пропустили тележку с возглавляемой Селиверстовым процессией и тут же перекрыли проход, снова исчезнув за шлакоблочными стенами с дырками бойниц. Хоть и не было войны с людоедской формацией Аида, центральная община не желала оставлять этот путь незащищенным. Равно как и три остальных направления были так же закрыты хорошо укрепленными блокпостами. Особенно серьезная крепость была возведена в туннеле, который вел к станции «Площадь Ленина». Там, на линии между этой станцией и «Октябрьской», а по слухам, и дальше, до станции «Речной вокзал», обитали тварелюбы — одна из самых многочисленных общин в метро и одна из наиболее опасных.

Между Перекрестком Миров и тварелюбами был давно заключен формальный мир. Где-то там, во мраке туннеля, что вел от «Красного проспекта» — станции, примыкающей к «Сибирской», — к «Площади Ленина», давным-давно навсегда остановился электропоезд. Его вагоны были оборудованы под место встреч старосты центральной общины и верховного центуриона легиона твари. В этом поезде руководство двух формаций вело переговоры или просто устраивало пьяные застолья. Эдакий саммит. А иногда туда водили готовых к деторождению женщин и наиболее крепких мужчин для так называемого обмена генетическим материалом. Общины не желали доводить до инцеста, или, проще говоря, родственного кровосмешения, как, например, у падших из Березовой Рощи или свидетелей Армагеддона с Гагаринской. Правда, свидетелям идеологически неприемлемо деторождение вообще.

Итак, с тварелюбами был давно заключен мир, но жители Перекрестка Миров их ненавидели, как никого другого. Хотя с некоторых пор эту неприязнь особо не афишировали. Ибо так желал староста центральной общины, провозглашавший «добрососедские отношения и конструктивный диалог» с мирами перекрещивающихся линий метрополитена. В темных бетонных норах выстраивалась целая цивилизация с политической картой, подобно тому как перед войной это описывалось в пророческих до обидного книгах популярных фантастов.

Тварелюбы поклонялись тому, что обитало там, в другой половине города, разделенного замерзшей много лет назад рекой. И они приносили этой твари человеческие жертвы. Причем редко жертвы были из их собственной общины. У тварелюбов сложилась особая охотничья каста, ее члены занимались отловом неосторожных жителей других поселений. Причем охотники промышляли не только в туннелях. Они выбирались на поверхность и могли находиться там сутками, а по слухам, и неделями, что говорило о серьезной подготовке и выучке. И ведь это несмотря на царившие там холода. Тварелюбы — единственная формация, которая обживала помимо подземки еще и подвалы домов в городе, устраивая там временные форпосты. Такое практиковали и искатели центральной общины, но их подвальные сторожки плохо годились для длительного пребывания групп людей.

Промышляя, тварелюбы нападали на блокпосты охраны внешних границ, то есть входов в метро. И Перекресток Миров не был исключением на карте мира, а считался их охотничьими угодьями. Если кто-то из Перекрестка попадал к ним в лапы, то считалось, что это сугубо его вина, обусловленная неосторожностью и несостоятельностью в суровой действительности. И по правилу естественного отбора с этой потерей смирялись. Пойманный может вырваться, сбежать, спастись. Но это уже дело его личной сообразительности, ловкости и удачи. Если жертва ускользала от охотников и возвращалась домой — значит, повезло. И уже тварелюбам приходилось мириться с потерей. По договору они не могли похищать в течение девяти месяцев более одного человека из центральной общины. Если же выкрадут двух и более, это будет поводом к войне, и тогда придется либо вернуть всех похищенных, либо отдать по два ребенка в возрасте до пяти лет за каждого из них, либо по две женщины от четырнадцати до двадцати двух лет за каждого. В случае нарушения этих пунктов договора могла грянуть война. Именно поэтому на той стороне Перекрестка, что была обращена к миру тварелюбов, стояла самая крепкая крепость. И ее гарнизон располагал даже огнестрельным оружием…

Селиверстов надел свои темноватые очки. Здесь, на «Сибирской», было куда светлее, чем в туннеле, освещаемом четырьмя факелами, и его пострадавшим на поверхности глазам стало больно.

Всюду на стенах висели факелы и банки с лучинами и свечами. Тут было многолюдно, хотя жилыми комплексами станция не изобиловала. Да и жить в секторе для внутристанционных работ могли не многие. Лишь те, кого не беспокоил постоянный грохот рабочих смен и ни с чем не сравнимый шум из туннеля, ведущего к станции Покрышкина. Это был заунывный и чем-то даже притягательный гул. Там, в темной глубине, на протяжении двухсот метров от станции, туннель был завален бревнами и пнями разной величины. Это был наиболее хорошо охраняемый объект Перекрестка Миров, источник пищи и «экспорта». Константин хорошо знал, что там происходит и отчего шум. Ведь он работал на этом объекте с неуклюжим названием «Жуковская ферма жуков». На искусственным лесоповале разводили рогачей, а в выдолбленных ответвлениях туннеля находились питомники медведок. Они-то и гудели непрестанно, создавая почти мистический звуковой фон.