Анна-Карин открыла глаза.

Воздух дрожал. Все предметы вокруг казались необычно яркими, запахи усилились.

Невдалеке от Анны-Карин стояло мертвое дерево. Оно напоминало человека, простершего руки к небу. В нижней части ствола зияло отверстие, похожее на рот. И тут, и там свисали лоскутья пепельно-серой коры.

Этого дерева здесь раньше не было.

Что за бред! Деревья не могут приходить и уходить. Тем более мертвые деревья.

Анна-Карин поднялась на ноги. Голова снова закружилась. Надо идти домой. Пить.

Но дерево манило ее. Она сошла с тропинки и двинулась к дереву. Сухие ветки трещали под ногами. В тишине звук казался оглушительным. Кустики черники так высохли, что под ногой Анны-Карин рассыпались в пыль. Она протянула руку, погладила горячий ствол дерева и пошла дальше, как будто во сне.

Позади странного дерева начинался обрыв. Внизу виднелись трубы старого завода.

Там и тут стояли голые стволы деревьев. Высокие и прямые, они белели на солнце, как кости.

«Это не засуха», — подумала Анна-Карин, сама не зная, откуда эта уверенность. Лес погиб от чего-то другого.

Она медленно обернулась. И не сразу заметила лисицу, стоящую возле пня, где она только что сидела. Янтарные глаза зверя спокойно смотрели на девушку.

От нестерпимой жары давило мозг, пот струился по лицу Анны-Карин, но она не двигалась, боясь спугнуть животное.

Однако пошевелиться все же пришлось — вытереть разъедавший глаза пот.

Когда Анна-Карин вновь посмотрела на пень, лисицы там уже не было.

Анна-Карин вышла из лифта в доме престарелых. Линолеум под ногами издавал противный чавкающий звук. Дедушка сидел в инвалидном кресле у окна гостиной. Какой же он худой! Анне-Карин кажется, что с тех пор, как они виделись в прошлый раз, дедушка стал еще меньше и тоньше.

Кроме дедушки, в комнате никого нет. Если не считать дремлющую на стуле в углу женщину с типичной старушечьей прической. Дедушка кивает Анне-Карин. Его глаза улыбаются. Он ее узнал. Значит, чувствует себя сегодня неплохо. Она протягивает дедушке журнал кроссвордов, который купила для него в киоске.

— Ты меня не хочешь обнять? — спрашивает он, кладя газету на столик.

— Я потная, тебе будет неприятно.

— Ерунда! Иди ко мне!

Раньше они никогда не обнимались, но в доме престарелых дедушка сильно изменился. Анна-Карин осторожно обнимает его худые плечи:

— Ты сегодня ел, дедушка?

— Я не голоден. Я же ничего не делаю, только сижу или лежу, с чего мне проголодаться?

Сердце Анны-Карин сжимается — она опять вспоминает: пожар в коровнике и дедушкина болезнь произошли по ее вине.

— Да по жаре и есть-то не хочется, — добавляет дедушка.

— Но ты хотя бы пьешь? — спрашивает Анна-Карин, косясь на полупустой стакан с апельсиновым соком на столике.

— Пью-пью, — говорит он, досадливо отмахиваясь от ее вопросов.

Нужно узнать у нянечки, правду ли говорит дедушка. Прошлым летом он пил так мало, что пришлось ставить ему капельницу.

— Что сегодня делала? — спрашивает дедушка. — В лесу была?

— Да, — говорит Анна-Карин и замолкает.

Каждый раз, когда она навещает деда, тот просит ее подробно рассказывать обо всем, что она видела в лесу, — обо всех мелочах, запахах, звуках. Но она не знает, стоит ли говорить деду о том, что ей пришлось пережить сегодня в лесу.

— Эй! Ты о чем задумалась?

Анна-Карин вздрогнула и решилась. Она расскажет деду про мертвый молчащий лес. Потому что ему важно чувствовать себя нужным, важно знать, что его мнение кому-то интересно.

Дедушка слушает молча, но Анна-Карин видит, что он весь превратился в слух.

Когда она начала рассказывать про мертвое дерево, он взял ее за руку.

— Значит, ты сошла с тропинки, — сказал он. — Никогда больше так не делай.

— Я не уходила далеко.

— Достаточно сделать один шаг в сторону, и ты уже оказываешься во власти леса. Там идет своя жизнь. Никогда не сходи с тропинки, Анна-Карин.

Она с беспокойством посмотрела на дедушку. Он всегда учил ее относиться к природе с уважением, но не бояться ее.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

Но дедушка не ответил. Он смотрел в сторону коридора — там, радостно улыбаясь и размахивая руками, шел Оке, старинный дедушкин друг.

— Оке идет, — сказала Анна-Карин.

Дедушка откашлялся:

— Да, Оке. Очень рад.

Анна-Карин улыбнулась Оке.

— Ты стала так похожа на маму, — сказал Оке.

Улыбка Анны-Карин стала натянутой. В ее кармане звякнул мобильный.

Эсэмэска от Мину.

Ида вышла на заднее крыльцо дома. Идти по дощатому полу было приятно. Она перегнулась через перила и втянула в себя сладковатый душный воздух.

Сад Хольмстрёмов выглядел подозрительно зеленым и цветущим. Отец Иды по ночам включал поливалку, несмотря на строжайшее требование местных властей экономить воду. Мать, хоть и бурчала, что соседи обязательно заметят и донесут, предпочитала не вмешиваться. В конце концов, почему ее дорогие, купленные по спецзаказу розы должны гибнуть из-за того, что муниципалитет не выполняет свои обязанности и не обеспечивает жителей нужным количеством воды?

Сейчас мать на коленях стоит возле одной из своих цветущих клумб. Рядом с ней корзина с садовым инвентарем. Мать, как всегда, фанатично борется с сорняками.

— Ма-ма! — вопит Лотта, прыгая на гигантском батуте. — Ма-ма! Я хо-чу е-есть!

— Возьми на кухне йогурт и хлопья! — отзывается мать, с трудом вырывая из земли очередной сорняк.

— Не-е хо-чу хло-пья! Хо-чу бли-и-ны! — кричит шестилетний Расмус, шлепаясь на батут рядом с восьмилетней сестрой.

Со вздохом мать снимает рабочие перчатки и бросает их в корзину с инвентарем.

— Значит, хлопья не хотите? Ну что ж, будут вам «бли-и-ны», — говорит мама, и дети издают торжествующий вопль.

— У-ра! У-ра! — скандируют они, продолжая прыгать как заведенные, и их длинные светлые волосы прыгают вверх-вниз в такт движениям.

— Обжоры вы мои ненаглядные! — смеется мама и поднимается с колен.

Ида старается подавить раздражение. Она понимает, что это глупо, но не может ничего с собой поделать. Когда она была маленькой, мама не бегала по ее первому требованию на кухню жарить блинчики.

И кстати, Ида в этом возрасте уже не шепелявила.

— Почему не идешь на озеро? — спрашивает мама, когда Ида проходит мимо нее.