Раньше он любил гордо рассуждать: «Думал ли простой деревенский парень, что станет генералом?» Теперь же все чаще задавал вопрос: «Зачем я это сделал?»

Всю жизнь Иван Силантьевич Копчик боролся с крестьянскими корнями. Впрочем, особых усилий для убеждения себя в том, что ненавидит ковыряние в земле, не понадобилось. Он также не испытывал тяги ни к станку, ни к счетам, ни к тряске в танке.

Но обидней всего было то, что интеллигентом он так и не стал, а от корней оторвался. Кто он теперь? Внезапно оказалось, что самые счастливые годы жизни были связаны с тяжелым, но благородным трудом. Веками предки жили на земле и черпали из нее силы. Ах, если бы все вернуть! Он пахал бы поля, выращивал свиней, разбрасывал бы навоз, быть может, заимел бы пасечку. Конечно, жизнь бы не отличалась буйными красками и была бы тяжела, однако совесть бы не мучила и душа не болела.

Подобные мысли преследовали отставного генерала КГБ не всегда. Еще полгода назад, будучи генеральным директором частной охранной фирмы, он лихо «махал шашкой» и не ведал сомнений. Однако последний объект его доконал. Сердце не выдержало, и пришлось уйти на покой. Но самое ужасное было не это.

Едва он пришел в себя, профессор, похожий на знакомого мясника с рынка, начал давать советы, как дальше жить: «Нельзя пить, курить, кофе, женщин. Меньше резких движений и сильных эмоций, – и, внезапно запнувшись, добавил: – Меньше думайте о душе!»

Зачем он произнес последнюю фразу? Копчик внезапно осознал, что может преставиться в любой миг. А вдруг там спросят? Раньше у него были ответы на все вопросы. А сейчас? Невнятное бормотание относительно выполнения чужих приказов? А где была совесть? Он просто не знал о ее существовании. Но это какое-то слабоватое оправдание.

Внезапно память, основательно подточенная склерозом, начала играть злые шутки. Перед его взором стали выстраиваться, как на параде, давно забытые люди. Последний взгляд, который бросали осужденные, оказалось, не забывается…

И тут нахлынуло воспоминание, которое он тщательно старался забыть, забить бытовой мелочовкой, загромоздить глобальными проблемами, завалить бесконечной бюрократической волокитой. Быть может, организм бессознательно работал на износ из необходимости, выложившись полностью на службе, провалиться в забытье без сновидений. Теперь же, на пенсии, у него не оказалось даже хобби. И вот результат! Живший под девизом: «Чтобы было, что вспомнить!», теперь отдал бы все, чтобы забыть свою жизнь.

В тысячный раз перед его взором бежала и бежала по лестнице окровавленная, зовущая на помощь женщина, а он, в ужасе от возможной расплаты, несся за нею следом, стрелял из своего ТТ…

Иван Силантьевич сел на кровати и отворил створку окна, принюхиваясь к запаху детства, к запаху счастья. Нет, не он это был. Не мог он так озвереть. А может, все, что произошло, не случайность, может, это судьба, карма? Или плата? Плата за грехи предков? Взять, например, отца. Он ведь ничего о родителе не знал, тот о себе никогда не рассказывал. Воевал он? Или сидел? А может, сажал и расстреливал?

Вот таким же жарким летом пятьдесят третьего вернулся из многолетней «геологической разведки» молчаливый чужой мужчина, никак не ассоциировавшийся со словом «отец». Несколько дней просидел на скамейке у забора, набивая махоркой и выкуривая самокрутки, которые выходили у него причудливо изогнутыми, словно трубки. Затем схватил железной лапой пробегавшего мимо сына и, сняв ремень, тут же, на улице, без причины выдрал! После этого все стало на места, и Ванька, сквозь слезы, понял, какое это счастье, когда есть отец.

Через некоторое время папаша решил, что нечего чаду болтаться без дела, и занялся образованием. Наняв двух евреев, заставил вдалбливать сыну английский и испанский. Немецкому учил его сам. Метод воспитания был универсален и доходчив. Учителям он платил, исходя из того, насколько сильно они драли его сына.

Иван вырос полиглотом и антисемитом. Но отец не дождался этого светлого для себя часа, он вообще скоро посчитал свой родительский долг выполненным и запил. Однажды его нашли на парашютной вышке с заточкой в боку… И тогда запомнилась фраза, невзначай оброненная кем-то: «Жил, как сука, а кончил, как вертухай!»

2

Раз с утра такая духота, наверняка давление подскочит. Копчик машинально нащупал упаковку с таблетками эуфиллина и потянулся за водой. Графин был пуст. Проверил чайник. Оказалось, в доме ни капли воды. Впрочем, этому обстоятельству он скорей обрадовался.

Несмотря на то что на дачные участки был проведен водопровод, Иван Силантьевич пользовался водой исключительно из источника. Родник был освящен, и сам батюшка не гнушался испить из него студеной водицы. Специально для этого каждый день, кроме воскресенья, приезжал здоровый бритоголовый парень с двумя алюминиевыми емкостями и наполнял их. А дачники единодушно проголосовали об открытии второго, охраняемого, входа на территорию дачных участков, исключительно для пешеходов.

Копчик взял небольшой двухлитровый бидончик и, неторопливо спустившись по ступенькам, вышел на посыпанную битым кирпичом дорожку.

У проходной он застал компанию молодых людей, которые вчера здорово потрепали ему нервы ночными воплями под музыку, за которую раньше запросто сажали. По всей видимости, они забыли пропуска и теперь охранник не желал выпускать их за территорию. Иван Силантьевич возрадовался, что его поход не будет испорчен шумом и гамом. Он терпеть не мог этой молодежной несдержанности. Копчик заранее вынул пропуск и готовился его предъявить, как всегда, в раскрытом виде, несмотря на то что охранник знал его лично уже не первый год.

Одна из девиц неожиданно бросилась к Ивану Силантьевичу, словно к родному, и, прижавшись всем телом, обняла, чмокнув в щеку. Пенсионер, привыкший к мягким женщинам, внезапно почувствовал неведомую упругость. Сердце старого дурака затрепетало и невольно напугало.

– Вот мой дедушка! Он нас проводит до родничка и обратно! – объявила девица.

Наглецы победно уставились на охранника. Однако Копчику совсем не хотелось быть игрушкой в руках кого бы то ни было. Он отстранил от себя девицу и, делая вид, что не понимает, что от него требуется, спокойно прошел, услышав вслед:

– Ах ты, старый хрен! Ничего не видит, не слышит и вообще не мое, мол, это дело? Ну, держись, дедуля! Вернешься, все бабке расскажу!

Но даже эта семейная сцена на охранника не подействовала.

– Ладно, – произнес рыжий парень спортивного телосложения, – все они здесь придурки! Пойдем за пропусками!

Компания шумно повернулась и отправилась обратно в поселок. А довольный Иван Силантьевич спокойно пошел по тропинке, стараясь соизмерять шаги с ритмом сердца.

Путь шел через сосновый бор, посреди которого, в принципе, и вырос дачный поселок. Но в лесу сосны росли густо и всегда стоял пьянящий аромат эфирных масел. Минут через пятнадцать показался мосточек через овраг, по дну которого протекал ручеек, берущий начало от источника. Бо было самое неприятное место. Слишком уж хлипко выглядело убогое сооружение.