Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Она смотрит, у меня даже ноги подкашиваются. Что я тебе сделал?»
Девушка вытерла волосы полотенцем. Её имидж изменили неделю назад, подготовили к съемкам: пятнадцать сантиметров от конца каждой пряди высветлили, а затем выкрасили в розовый. Тот самый неоновый, внезапно слишком яркий для Соён, успевшей привыкнуть к тёмным прямым волосам. Она носила чёлку и светлые накладные пряди, ей делали наращивание и подстригали волосы каскадом. А сейчас дали цвета, чтобы выделить среди других. С непривычки девушка каждый раз оборачивалась на яркое пятно в зеркале, забывая, что это она сама.
«Распределение партий такое жестокое. Дайте Хоа спеть, она умеет! Дайте Джиын больше припевов! К остальным вопросов нет.»
Соён закрыла мокрые волосы полотенцем и хорошенько промокнула. Феном пользоваться было бы жестоко по отношению к соседям, да и делать укладку было ни к чему. На тренировках все айдолы словно возвращались во времена стажировки, когда вся жизнь превращалась в работу с перерывами на сон. И совершенно не важно, пучок у тебя или аккуратные волны, — к ночи одно от другого не отличалось. Девушка натянула безразмерную футболку и шорты, намазала ноги отбеливающим кремом. Маленькие ранки от бритья тут же неприятно защипало.
«У неё вены видно. Разве это не повод обратиться ко врачу?»
Постель показалась холодной. Соён села на край, закрыла глаза и пальцами помассировала веки, затем спустилась к щекам. Ночной крем был жирным и неприятным на ощупь, но его очень рекомендовала Чанмин. Соён результата не видела, но каждую ночь использовала подарок. Косточка большого пальца заменяла камень гуаша.
«Мне казалось, айдолы следят за своим внешним видом. Соён, ты не справляешься? Попроси кого-нибудь за ним присмотреть!»
Девушка легла и тут же натянула одеяло до ушей, прижала ноги к груди, надеясь побыстрее согреться и уснуть. Ладонь положила под щёку, улыбнулась, чувствуя, как кожа сминается в складку. Соён знала, что это ничего не значит. В её глазах так же пусто. Живот протяжно заурчал, и девушка притянула колени ближе к груди, словно надеясь заглушить звук. Нужно было срочно уснуть.
Её разбудили через пять часов. Где-то в ванной звонил телефон. Выругавшись мысленно, Соён встала и доплелась до комнаты, по пути закинув полотенце на дверь. Телефон лежал на закрытой крышке унитаза, где девушка оставила его вечером. Звонила Джиын. И хотя говорить ни с кем не хотелось, Соëн прислонила экран к уху.
— Алло?
— Знаю, разбудила. Извини. Не пройдешь со мной бридж ещё раз? В кроссовках.
— Я… — Соён шумно вздохнула и посмотрела на время. — Давай встретимся в полдесятого?
— Полдесятого?
— Нам же хватит двух часов?
— Я бы хотела…
— Мне нужно проснуться. В девять тридцать, в зале А. Увидимся.
Соён сбросила до того, как услышала возражения подруги. Поставила таймер на полчаса. Три шага, и кровать оказалась так близко, что стоило только прикрыть глаза, и тело машинально вернулось на нагретое место под одеялом. Сон затянул едва ли не быстрее, чем вечером. Эти полчаса — самые сладкие и ценные.
Глава 4. Heels day
Первая репетиция в туфлях была самой ужасной. Инён сдавленно хихикнула, открыв коробку с обувью.
— Давно не виделись…
Это были туфли с первого выступления. Инён поприветствовала пару как старых друзей, встреча с которыми была хороша только первые пятнадцать минут.
Содержимое других коробок мало отличалось: обувь и ностальгия по событиям двухлетней давности. Казалось, что дебют Imprint — событие далёкое, словно из прошлой жизни. Вера в лучшее освещала их путь, низкий и устойчивый каблук давал надёжную опору. Они все были школьницами, маленькими девочками с большими мечтами. Эти туфельки ассоциировались с самыми первыми их шагами на сцене. Сейчас чёрная кожа блестела, напоминая, какой путь они прошли. Ни Хоа, ни Ханыль ещё не вспомнили, в каких местах обувь натирала. Вместе с туфлями Ёнхва принёс им нечто более ценное — надежду. Это должно было вдохновить, заставить девушек оглянуться на проделанную работу и с новыми силами подняться на сцену.
— Lady Summer — очень важный камбэк. И мы с директором Паком решили напомнить вам, откуда вы начали и куда пришли. — Ëнхва сложил руки на груди, наблюдая за сидящими на полу девушками. — Сейчас у вас есть шанс подняться ещë на ступеньку вверх. Шанс доказать, что вы заслуживаете места, на котором оказались.
Соён помнила эту пару обуви слишком хорошо. Девушка вздохнула устало: помимо приятной метафоры восхождения в мир айдолов в коробке лежали воспоминания о неловких падениях в зале, часах оттачивания походки. Вместе со скрипом кожи Соён слышала упрёки.
«Нет, ты не бегемот, понимаешь? Соён-а! Шагай свободнее, шире. Легче.» — Так говорил директор Пак, когда она впервые встала на стрипы. И Соëн научилась ходить, даже бегать, на воплощении женской силы. Но директор передумал, туфли быстро конфисковали.
«Соён-а, тебя подстрелили? Прекрати хромать. Пока ты не двигаешься, всё нормально, но как только делаешь шаг, превращаешься в тяжеловесную лошадь.» — Слова уже Пак Ёнхва, когда девушка обула чёрные туфельки впервые. Она поняла, чего от неë хотят, без дополнительных подсказок.
Девушка медленно поднималась по лестнице, чтобы уверенно стоять на неудобном каблуке. А затем спешно спускалась, пытаясь придать походке летящую лёгкость. Их квартира в общежитии располагалась на четвёртом этаже, и за ночь Соён успевала пару десятков раз пройтись по лестничным пролётам. Она училась бесшумно ставить каблук, чтобы не будить мемберок, привязывала полотенце к поясу и ходила, стараясь не наступить на свисающий конец. Всё для того, чтобы увидеть в зеркале лучший результат. Ёнхва тогда даже похвалил, Соён хорошо запомнила. Он сказал, что её усилия, наконец, стали заметны, хотя, конечно, есть ещë, куда стремиться.
Соён не повезло влюбиться в менеджера в период стажировки. Ему было почти тридцать, но подростковую симпатию убить цифрами невозможно. А строгим отношением, упрёками и унизительными комментариями — вполне. Ёнхва справился за две недели, преподав девушке важнейший урок: её чувства здесь ничего не значат. Комментарии менеджера Соён принимала слишком близко к сердцу, работала, чтобы Пак Ёнхва похвалил. Хорошо, что вовремя поняла, насколько глупо это было. К дебюту она научилась бояться холодного взгляда светло-карих глаз, больше не доверяла ямочкам на щеках. Так было всегда: послушание и кротость поощрялись, остальные чувства и мнения следовало держать при себе. От симпатии ничего не осталось, и это к