Лопарев перекрестился тремя перстами.

– Сатанинским кукишем осенил себя!

– Нечистый дух!

– Святейшего батюшку позвать надо…

– Да, чтоб нихто из правоверцев не зрил нечистого, – напомнил Елисей. – Грех будет.

– Грех! Грех!

– Осподи помилуй!

– Пить… ради бога! – Лопарев уперся локтями в землю.

– Изыди вон! Изыди, изыди!

– Нету для тя воды, нечистый дух! – затрясся Елисей. – Смолу кипучу хлебай, хоть от пуза, и сам варись в той смоле. Правоверцев не совратить тебе, нечистый! Изыди! В геенну кипучу! Вон, вон!

– Батогами гнать надо, праведник Елисей! – подсказал кто-то.

– Пусть благостный батюшка Филарет глянет – тогда погоним, ужо. Топтать будем, ужо. Пинать будем, ужо. Также славно будет Исусе многомилостивому, Исусе пресладкому, Исусе многострадному! Аллилуйю воспоем на всенощном моленье.

– Воспоем, воспоем!..

Кандальник решительно ничего не разумел из всего этого.

– Благостный батюшка Филарет идет со старцами, – сообщил Елисей и опустился на колени; двое других сделали то же.

– Люди! Или вы глухи? Помогите же! – тщетно молил Лопарев, пытаясь встать на ноги.

Сутулый, тщедушный Елисей торжественно затянул:

– Батюшка Филарет наш многомилостивый, многоправедный, яко сам Спаситель, благостный и пресладкий, спаси нас от погибели!

Двое, бородами касаясь земли, разом подхватили:

– Спаси нас! Спаси нас! Елисей воздел руки к небу:

– Духовник наш многомилостивый, отец родной наш, покровитель наш и яко Спаситель, оборони от нечистого! Сатано приполз к становищу! Рога зрил; хвост зрил; огнь из горла исторгался и смрадный дым шел. Аминь!..

Лопарев окончательно сбился с толку. О каком сатане плел старикашка? И что они за люди? Будто мужики, и на мужиков не похожи. И кто этот их многомилостивый покровитель? Собрав все силы, он стал подыматься с земли и тут увидел, как двигался к нему некий старец, вид которого поверг Лопарева в трепет.

Старец был необыкновенно высок, с царя Петра, костлявый, прямой; на белой рубахе до колен искрилась такая же белая аршинная борода: поверх нее лежала толстая золотая цепь – увесистый осьмиконечный золотой крест. Холщовая рубаха была перетянута широким ремнем по чреслам; длинные белые космы, ни разу, видать не стриженные, спускались ниже плеч. Старец был бос и шел величаво, опираясь на толстый посох с золотым набалдашником и железным наконечником, – точь-в-точь Иван Грозный со старинной иконы. И такой же горбоносый.

– Кого бог послал? – подойдя, спросил он. – Подымитесь, праведники. Спаси вас Христос.

– Спаси Христос, батюшка Филарет! – поднялись праведники, крестясь.

Старец грозно огляделся:

– Где зрите Филарета! Али у алтаря, на моленье? Из памяти вышибло, должно? Не вижу Филарета, старца. И где он?

Старики испуганно переглянулись.

– Нету, нету! – подтвердил догадливый Елисей. – Бог даст, увидим. На моленье увидим, яко Спасителя. Воспоем аллилуйю, праведники, батюшке Филарету.

– Аллилуйя, аллилуйя! – воспели бородачи. Старец стукнул посохом, сердито напомнил:

– Когда явится к нам батюшка Филарет, тогда и аллилуйю петь будем. Кого бог послал – сказывайте! – кивнул на Лопарева.

Подобострастный Елисей сообщил, что вот, мол, явился нечистый дух в облике кандальника, чтобы порчу навести на древних христиан, и что он, Елисей, на какой-то миг собственными глазами увидел на сатанинском лбу рога, и огонь с дымом из пасти шел.

– Такоже. Такоже, – поддакнули старики.

– Православный я! Православный! – не выдержал Лопарев и перекрестился щепотью. – Я православный, русский…

Старец с посохом ворчливо ответил:

– А мы – люди божьи. Не русские и не православные, а праведные христиане.

– Куда ж я, люди? Шестые сутки без крошки хлеба. Люди!.. – путаясь в словах от слабости, бормотал Лопарев.

– Никоновой щепотью молишься? – уставился на него старец. – Стал-быть анчихристу молишься. Иуда брал соль щепотью, а никониане, собакины дети, купель божию щепотью осеняют. Спасителя Исуса Иисусом зовут, как нечестивцы. За семнадцать праведных поклонов – четыре бьют; усердие богу во мзду обратили. Аллилуйю во храме божьем поют три раза, а не два, как но старой вере. Оттого и погибель будет.

Он тронул посохом кандалы:

– За какой грех закован? Правду глаголь. Срамные уста лживостью сами себя губят. А бог, он все видит и слышит.

– Воды! Хоть глоток воды!.. Подумав, старец оглянулся на мужиков:

– Скажите там Ефимии, пусть принесет для болящего, пришлого с ветра. Живо мне!

Один из мужиков побежал. Старец опустился на колени и осмотрел, как заклепаны железные кольца на ногах.

– Эко! Крепко привязал тебя царь своей милостью-радостью. Ну, да цепи люди сымут. Вольным будешь, ежели скажешь, пошто закован.

– За восстание закован. Царю Николаю не присягнул.

– Царю-анчихристу?! Дивно! За восстание, говоришь?

Лопарев полагал: вся Русь знает про то, что свершилось четырнадцатого декабря. Но старец про восстание ничего не слышал.

– В самом Петербурге? Тихо, божьи люди!

Лопарев сказал, что часть войска в столице во главе о офицерами отказалась присягнуть Николаю, царь жестоко подавил восстание, а потом учинил суд и расправу. Солдат прогнали сквозь строй и били шпицрутенами. Тех, кто выжил, заковали в кандалы и отправили на каторжные работы и на вечное поселение в Сибирь. Офицеров не били шпицрутенами, но пятерых повесили в Петропавловской крепости, остальных приговорили к разным срокам каторги, к вечному поселению в Сибири, разжаловали в рядовые. И что он, колодник, успел бежать в Ревель, но вскоре был опознан и пойман, доставлен в Петропавловскую крепость, а потом по личному приказу царя заточен в Секретный Дом, и что он бежал с этапа, плутал по степи и вот вышел к ним…

– Много ли солдат забили палками? – спросил старец. Лопарев числа назвать не мог. Должно, много.

– Праведный ты человек, кандальник, коль на царя-анчихриста топор поднял. На плаху бы царю-то, на плаху! – одобрительно гудел старец, пощипывая бороду. – А мы-то ни слухом ни духом не ведали про восстание!.. Помогите, мужики, человече и отведите к Мокеевой телеге. Живо мне! Не дам тебя в обиду, раб божий. Хоть и не нашей веры-правды, но на праведном деле мучение принял. Вот и привел тебя господь к становищу древних христиан. Не принимаем мы власть царя-анчихриста, оттого и ушла с Поморья в Сибирь студеную. Не раз подымался народ на анчихриста, но не одолел. Слышал, может, про осудари Петра Федоровича? Царствие небесное осударю-батюшке! – Старец перекрестился и, завидев женщину в черном платке, позвал: