Таким был мой отец, символ стабильности в нашей жизни. Моя мама Эстер, с другой стороны, не могла спокойно жить. Она была неугомонной и взбалмошной женщиной, вечно искавшей что-то «получше». Это и задержало моих родителей в Нью-Йорке на целых восемь лет. Мама услышала о какой-то большой местной семье и вообразила, что именно в Нью-Йорке мы найдем свое счастье. Но ее ждало разочарование. Папе удалось найти только низкооплачиваемую работу, на что моя мать не рассчитывала, и очень скоро мы вернулись в Лондон.

Отец Эстер скоропостижно скончался, когда ей было 13 лет. Это наверняка ее травмировало. Даже родив собственных детей, она не повзрослела. Нам с моим старшим братом Брайаном пришлось воспитывать младшую сестру Дебру, которая младше меня на семь лет.

Моя мама бросила отца за день до моей свадьбы. Мне был 21 год. Я выглядела свежей, держала в руках букет и была одета в прекрасное белое свадебное платье, которое арендовала в свадебном салоне «У Лоснеров». Но мамы не было под хупой (свадебная арка. – Прим. авт.), чтобы помочь мне. Тогда я вздохнула с облегчением – если ее не было, значит, она не могла испортить этот важный день. У моей матери была ужасная привычка делать себя центром внимания. Но глубоко внутри я мечтала о матери, с которой у меня были бы теплые отношения. Я видела, как отец старался держаться молодцом, и это разбивало мне сердце. Я приняла решение: когда обзаведусь детьми, дам им все, чего не дала мне моя мать. Я вкладывала много энергии в то, чтобы Алекс и Эми чувствовали мою любовь – проводила с ними время, поддерживала их во всех начинаниях.

Пока я старалась держать дома дисциплину, семья Митчелла, конечно же, позволяла Эми вытворять все, что ей заблагорассудится. В отличие от моей семьи, нравы Уайнхаусов были куда свободнее. Они были более шумными, но зато нескучными. Жизнь забросила меня в их семью, и они мне сразу же понравились: их открытость отзывалась в моей бунтарской душе. Алекс и Эми были единственными внуками в семье Митча. Эми, будучи младшенькой, привлекала много внимания его мамы, Синтии, и ее сестры-близняшки Лорны. До такой степени, что ее дерзкое поведение терпели и даже одобряли, а непослушность снисходительно пропускали мимо глаз.

Если ты становился семьей Синтии, то оставался ею навсегда. Однако привыкла она ко мне не сразу. Нас с Митчеллом подростками познакомил мой двоюродный брат Мартин, но у нас не было отношений вплоть до 1974-го, пока мы вновь не столкнулись на вечеринке. Митчелл прорвался сквозь толпу и пригласил меня на танец. Забавно, ведь я знала, что если станцую с ним, то мы начнем встречаться, а если откажу, то отношениям не бывать. Я согласилась, и тогда мы стали парой. Мы были странной парочкой, если честно. Мне было 19, а он был старше на четыре года. Мое хипповское платье и шапка «бини» не сочетались с шикарными костюмами Митчелла. Но мы были вместе. Никто об этом не знал. У Митча была репутация дебошира. Мне казалось, все скажут: «Ты что, свихнулась?» Поэтому я решила держать отношения в тайне.

Поначалу Синтия здоровалась со мной, называя именем бывшей Митча: «Привет, Шерон». «Мама, это Дженис», – поправлял он ее сквозь сжатые зубы. «Прости, милая», – отвечала она. Но совсем скоро мы с Синтией стали очень дружны. Такими мы и оставались до конца. Я нежно звала ее Синти, и, несмотря на то что она была главой куда более безбашенной семьи, чем Ситоны, она была моей опорой, помогала мне в делах и эмоционально поддерживала многие годы. По сути, она стала моей второй мамой.

У Синтии был очень сильный, яркий характер. Она очень часто носила яркие красные принты, синие и зеленые тени и красила ногти. До того как выйти за отца Митчелла, Алека, она встречалась с джазовой легендой Ронни Скоттом. Синтия любила музыку и развлечения, а также увлекалась оккультизмом и духовными практиками. С ранних лет Эми хотела быть похожей на бабушку, которая казалась ей самой гламурной и невероятной.

Если на свете и был человек, которого Эми боялась, то это была Синтия. Она была из тех женщин, которым палец в рот не клади. Ее желания – закон. Если она что-то не одобряла, это было видно. Алекс вспоминает, как ее возмутило, что он не поздоровался с ней, перешагнув порог ее квартиры, когда ему было восемь лет. Он сделал это не специально, по упущению, но Синтия приняла все близко к сердцу. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, она наверняка отчитывает Эми. «Видишь! Я говорила тебе, что так и случится!» Могу даже представить ее голос.

Вот что точно: когда мы с Митчеллом развелись, я потеряла свой брак, но не лишилась его семьи. Я по-настоящему любила Синтию. В страшные несколько месяцев перед ее смертью от рака легких в 2006 году я навещала ее каждый день, разговаривала с ней и держала за руку. Мы все еще близки с сестрой Митчелла Мелоди. Уайнхаусы – любящая и щедрая семья. Однажды став их частью, я знала: что бы ни случилось, это не изменится.

Эми с детства была ходячим происшествием. Как только она научилась ползать, тут же начала все тащить в рот. У меня есть портрет, на котором двухлетняя Эми изображена в типичной для нее манере – с пальцами во рту. Эта привычка была с ней всю жизнь. Однажды она сидела в своей коляске, играя с игрушкой, с которой она стянула целлофановую упаковку. Стоило мне отвлечься – упаковка оказалась у нее во рту, и через секунду Эми уже дергалась в конвульсиях. Мое сердце пропустило удар – я засунула пальцы ей в горло, чтобы достать пакет, который, к счастью, удалось вовремя вытащить. Мы избежали кризиса – но ненадолго.

У Эми и Алекса были друзья Лорен и Адам Харрод, жившие неподалеку. Когда Эми училась в первом классе, они то и дело бегали друг к другу в гости, чтобы поиграть. Однажды я пришла забирать Эми и болтала с кем-то в гостиной, как вдруг через заднюю дверь дома Харродов забежала Эми, прикрывая рот рукой. «Мама, мама! – закричала она. – Я думала, что съела гриб, а Лорен сказала, что это поганка!» Я была в ужасе и начала звонить всем, кто мог хоть что-нибудь посоветовать. В конце концов я схватила Эми, усадила ее в машину и рванула в госпиталь Чейз-Фарм, где судорожно объяснила, что моя дочь проглотила поганку, которую нашла в соседском саду. Ей прочистили желудок и дали выпить противорвотное лекарство, чтобы убрать тошноту. Врачи сказали, что с ней все будет в порядке, но всю ночь за ней надо будет присматривать. Для меня это означало сутки дикого волнения.

Вы могли подумать, что Эми усвоила урок, но она никогда их не усваивала. В моей семье ей дали еще одно прозвище – Надж, слово на идише, означающее человека, который все время перегибает палку. Если вы запрещали Эми что-то делать, она воспринимала это как сигнал к действию.

Если случая с поганкой недостаточно, то ситуацию, когда Эми потерялась в районе парка Брумфилд, моя семья никогда не забудет – и не даст забыть мне. Я болтала с подругой, а когда опомнилась, то Эми уже исчезла из моего поля зрения. Я стала бродить, выкрикивая ее имя, но вместо детского голоска, отвечающего мне: «Я тут, мамочка», я слышала гробовую тишину. Я замерла на месте. В парке Брумфилд есть три гигантских пруда. «О Боже, о Боже, пожалуйста, не дай ей оказаться на дне одного из них». Я продолжала повторять эту просьбу. Поняв, что мне понадобится помощь, я обратилась к смотрителю парка, и он объявил о начале полноценной поисковой операции.