Отсюда практически общий принцип верстания крестьян тяглом: «чтоб бедные тяглом отяхчены не были». Наиболее дальновидные помещики почувствовали эту опасность еще при проведении первой ревизии. В частности, Артемий Волынский в инструкции Ивану Немчинову (1724 г.) писал: «И хотя ныне и учинена подушная перепись, и собираются подати поголовно, однако ж есть некоторые мужики в семьях многолюдны, а зело бедны, к тому ж и детей имеют малолетних, а другие, заводные, имеют у себя мало в семье мужеска полу. Того ради, есть ли не верстая их против тягол, а платить подати с голов так, что, у кого в семье есть мужеска полу, то, конечно, семьянистые и бедные в один год пропасть могут. А то [в итоге] подать вся ляжет на одних оставших. И тако и последние принуждены будут нищими быть, и, оставя свои домы, бежать». Вывод был однозначным: верстать не по мужским «головам», а по тяглам.

В инструкции Ивана Ивановича Шувалова управителю села Мыт Владимирской губернии проводится идея уравнивания на своего рода макроуровне (1795–1797 гг.): «Землю уравнять так, чтобы одна деревня против другой не имела в излишестве земли и выплачивала бездоимочно за оную подать». Наконец, отметим, что и в инструкции, написанной от имени Екатерины II титулярному советнику Андрею Шестакову по управлению селом Бобрики с деревнями, что в Каширском уезде, сказано: «А крестьянские покосы отдать в раздел по тяглам… по равному числу, чтоб один перед другим обижен не был», да и тяглом здесь верстали «против одиноких ровно, по числу людей».

Стремлению помещика разверстать тягло не только по наличию мужских душ, но и по тяглоспособности активно содействовала и крестьянская община своей системой мирского расклада тягла («переверстку тягол чинить с мирского приговора между собою, самим»). При этом действовала система круговой поруки или ответственности общины за неплательщиков. В Учреждении А. Румянцева механизм этой помощи выглядел следующим образом: «За нерачительными о себе (то есть «неумехами». – Л. М.) крестьяны первостатейным, соцким, пятидесяцким и десяцким накрепко смотреть, чтоб оные земель своих без посеву не покидали, или исполу сторонним не сеяли и в прочем дом свой не разоряли, в котором случае за всякой неплатеж государственных и моих доходов взыскивать с тех первостатейных, соц-ких, пятидесяцких и десяцких. И для того за два месяца до севу ярового хлеба таковым осматривать и в случае настоящих невозможностей, в чем они не сами притчиною, именныя списки с прописанием, кому что по тяглу высевать потребно, представлять первостатейным и соцким к вотчинным делам… где ж, по усмотрению моему, из моего хлеба выдать прикажу».

По инструкции конца XVIII в. гр. В.Г. Орлова («Уложение» для с. Поречье Ростовского у.) вызволение бедных из нищеты возложено прямо на прожиточных: «Для облегчения бедных и маломочных наблюдать следующий порядок: с семейств их снимать приличное число «душ», а земли от них за снятые «души» отнюдь не отбирать, дабы они, пользуясь оною безо всякой платы, могли поправиться». «Кто владел землею на 3 «души» и положено будет снять с него «душу», или две, или все три, в таком случае владеть ему землею на одну или на две или на все три без всякой платы за нее. И сии снятые «души» накладывать на прожиточных… Сие облегчение сделать бедным не в одном моем оброке, но и во всех податях государственных, и во всех необходимых и чрезвычайных мирских расходах».

Конечная цель таких мер емко сформулирована в инструкции управляющим дворцовыми волостями (1731 г.): «дабы были крестьянские тягла людством и работою удовольствованы».

Важнейшим моментом в системе мер по выживанию были помещичьи ссуды натурою: зерном, скотом или птицею. Это не было со стороны помещика актом некоей благотворительности, так как через год или два ссуда возвращалась, а иногда и с прибылью. Однако данная вовремя ссуда позволяла выжить попавшим в беду крестьянам. Так, в инструкции Артемия Волынского предписывается: «По вся годы (то есть в удобных, необходимых случаях. – Л. М.) свидетельствовать бедных мужиков, от чего он обеднял, а ежели не от лености, не от пьянства припала ему скудость, – таких ссужать хлебом всяким», «и когда потом поспеет хлеб, оной, данной ему, от него взять, а прибыль ему отдать». «И так во всех деревнях ссужать крестьян…» «Тако же хотя которые от своего непотребства и от лености обнищали, и тех ссужать. Однако ж – с наказанием, дабы впредь даром хлеба есть не повадно было».

В.Н. Татищев считал практику ссуд крестьянам обычным делом: «Крестьяном на племя давать корову, овцу, свинью, гусей пару, уток пару, индеек пару и чрез год с каждого тягла собирать масла 20 ф., барана кладеного, борова… птиц… или деньгами».

Наконец, в помощи бедным и оскудевшим крестьянам иногда помещик выступал вместе с крестьянской общиной. Например, в инструкции П.Б. Шереметева (и кн. А.М. Черкасского, 1719 г.) предусматривается помощь «оскудалым» крестьянам в следующей форме: «Которые крестьяне похищением воровских людей… или волею Божиею лошадьми и скотом опадут или каким-либо другим случаем придут в скудость… то велеть тою деревнею… всеми крестьянами вспахать и собрать… на семена и посееть ту, скудных, землю, дабы они, скудны, от того в пущую нищету не пришли… А где [деревня] менее 15 дворов… осеменить нечем… то дополнить тот сев ис пустовытного хлеба после беглых крестьян».

Весьма существенным направлением борьбы с бедностью являлся запрет вотчинником разделов крестьянских дворов. Как известно, одним из самых больших увлечений в советской историографии был поиск социального расслоения крестьянства. Причем не в XIX в., когда такое расслоение стало реальностью, а в гораздо более ранний период. Между тем, как мы видели, спецификой крестьянского общинного быта было непременное распределение земли по «душам» и тяглам. При этом многолюдная семья (неразделенные братские и отцовские семьи) с большим числом работников (то есть крестьян-тяглецов) имела больше земли и в конечном счете имела шансы стать богатой. Да и бедная семья с большим числом детей (особенно мальчиков) с течением времени обретала солидное количество рабочих рук и также могла быть зажиточной. Однако, в конце концов, в силу тех или иных причин такие многолюдные крестьянские дворы с неразделенными семьями делились, превращаясь в несколько малых семей, однотяглых («одинаких») хозяйств.

Материал этой книги, надо полагать, с очевидностью показывает, что в условиях России и особенно Нечерноземья в XVIII–XIX вв. однотягловое хозяйство обречено было либо на прозябание, либо на разорение. Недаром большинство крестьянских дворов – это двух-, трехтягловые хозяйства, где сосредоточено необходимое число рабочего и продуктивного скота и рабочих рук. При благоприятных обстоятельствах из таких дворов формировались зажиточные хозяйства.

* * *

Разумеется, не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать роль крепостного хозяйства и помещиков в создании и регулировании механизма выживания. Существеннейшую часть таких функций несли сами крестьяне-общинники. Община регулярно помогала своим членам, попавшим в прорыв в силу различных обстоятельств. Древнейшую традицию имел в России обычай помочей с его принципом «все у всех», с поочередной отработкой на других помочах. Единственная награда за труд на помочах – завершающее угощение. Коллективная помощь в этой традиционной форме распространялась на все виды сельскохозяйственных работ (пахота, возка навоза, жатва, уборка льна, молотьба, сенокос, возка леса, дров, сборка и перевозка изб, постройка дома и т. п.).