ее в кофе. Этот метод был позаимствован из книги по парапсихологии: там говорилось, что он негигиеничен, но беспроигрышен для привязки любимого.

Увы, это не сработало. Через неделю после того кофепития сама Сильвия объявила, что они с Диего встречаются и теперь официально помолвлены. В следующий раз мы увидели их страстно целующимися. В те выходные поехали все вместе на карьер, и мы ничего не могли понять, ну просто ничего. Красное бикини с рисунками сердечек; плоский животик с пирсингом в пупке; шикарная стрижка с прядью на лице, ноги без единого волоска, подмышки гладкие, как мрамор. А он предпочел ее? Почему? Почему он спал с ней? Мы ведь тоже не прочь, и хотим только этого! Или, может, до него не доходило, когда мы усаживались ему на колени, изо всех сил прижимаясь задом и пытаясь нащупать его член будто случайно. Или когда посмеивались ему в лицо, показывая язык. Достаточно было навалиться на него сверху, и дело с концом? Страдали мы все, это было навязчивой идеей не только для Наталии: мы хотели, чтобы Диего предпочел нас. Побыть с ним еще мокрыми от холодной воды карьера, сменяя друг дружку; с ним, лежащим на крошечном пляже, в ожидании стрельбы хозяина, чтобы потом полуголыми помчаться к дороге под градом пуль.

Но нет. Мы сидели там во всей своей красе, а он целовал Сильвию, с ее плоской попкой, к тому же старенькую. Солнце палило, и у плоскозадой Сильвии катастрофически облезала кожа на носу, она ведь пользовалась дешевым кремом. А вот мы считали себя безупречными. В один прекрасный момент показалось, что Диего заметил нас, взглянул иначе, как бы уразумев, что он с некрасивой чернявкой. И обронил: «А почему бы нам не сплавать к Богородице?» Наталия побледнела, она не умела плавать. А мы умели, но не отваживались пересечь карьер, такой глубокий и широкий, что, если начнешь тонуть, некому будет спасти — кругом сплошная глушь. Диего догадался и сказал: «Мы с Сильвией вплавь, а вы прогуляйтесь-ка по бережку, и там встретимся. Хочется рассмотреть алтарь поближе, ясно?»

Мы, конечно, не стали перечить, хотя и встревожились из-за того, как ласково он произнес имя Сильвии. Значит, он вовсе не по-другому смотрел на нас, а мы-то в нетерпении этого дожидались и даже почти свихнулись. Отправились в путь. Обойти карьер оказалось непросто; он кажется намного меньше, когда смотришь с пляжа, а на самом деле — огромный. Наверное, квартала три в длину. Диего и Сильвия намного опередили нас, и мы видели время от времени, как маячат их темные головы, позолоченные лучами солнца, такие сияющие, а также их руки, вздымающие бороздки воды. В какой-то момент им пришлось остановиться, мы это видели с берега. А мы — в солнечном пекле, липкие от пота и пыли, с головной болью от жары, ослепленные безжалостным светом, брели, словно взбираясь в гору. Мы заметили, как они остановились и беседуют; Сильвия смеется, запрокидывая голову и продолжая двигать руками, чтобы оставаться на плаву. Дистанция слишком длинная, пловцы-любители не преодолеют ее разом. Однако у Наталии возникла мысль, что они останавливаются не от усталости, а, видимо, что-то замышляют. «Эта кобыла задумала что-то», — заявила она, продолжая путь к Богородице, еле-еле различимой внутри грота.

Диего и Сильвия доплыли в тот момент, когда мы повернули направо, чтобы преодолеть последние пятьдесят метров, отделявшие нас от грота Богородицы. Они наверняка видели, как мы переводим дух. Подмышки издают луковый запах, волосы прилипли к вискам. Они оглядели нас, рассмеялись так же, как во время той передышки, и бросились обратно в воду, чтобы поскорее доплыть до небольшого пляжа. Просто так. Раздались всплеск и издевательский смех. «Чао, девчонки!» — торжествующе прокричала Сильвия, прежде чем повернуть назад, и мы ощутили холодок, несмотря на изнуряющую жару. Что за странная штука — ужасно мерзнуть в зной, сильнее, чем когда-либо, с пылающими от ненависти ушами, под их смешки над нами, глупышками, что не умеют плавать и обмениваются упреками. Унижение всего в пятидесяти метрах от Богородицы, которую никто уже не желал увидеть, да и прежде не хотел. А ярость Наталии была так сильна, что у нее даже слезы выступили. Мы сказали ей, что надо возвращаться, а она: нет, хочется взглянуть на Богородицу. Усталые и сбитые с толку, мы сели покурить и стали дожидаться.

Наталия отсутствовала минут пятнадцать. Странно, неужели она молилась? Мы не расспрашивали, хорошо зная ее в гневе — одну из нас она однажды укусила в приступе ярости, это правда, не шутка, огромный след на руке оставался почти неделю. Она вернулась, попросила затянуться — не любила курить целые сигареты — и пошла вперед, а мы за ней. Разглядели Сильвию и Диего на пляже, вытирающих друг друга, до нас доносился их смех, и вдруг Сильвия крикнула: «Не сердитесь, девчонки, мы пошутили!»

Наталия резко обернулась. Она была в пыли, запылились даже глаза. Изучающе посмотрела на нас, улыбнулась и изрекла:

— Никакая это не Богородица.

— Ты о чем?

— Она в белой накидке, прикрывающей тело, но она не Дева. Она красного цвета, из гипса, и голая. У нее черные соски.

Мы испуганно спросили: тогда кто же? Наталия не знает, должно быть, что-то бразильское. Призналась, что попросила фигуру о чем-то. Красное тело прекрасно окрашено, блестит, как акриловое. У нее приятные волосы, черные и длинные, темнее и шелковистее, чем у Сильвии. А когда Наталия приблизилась, фальшивая белая мантия девственницы сползла сама, без ее прикосновения, будто статуя хотела, чтобы Наталия узнала ее. Тогда-то она и попросила о чем-то.

Мы промолчали. Ведь она порой вытворяла такие сумасшедшие вещи, как тогда, с кофе Диего. Потом это у нее проходило.

На пляжик мы вернулись в ужасном настроении, и хотя Сильвия и Диего пытались нас рассмешить, им это не удавалось. Мы заметили, что они чувствуют себя виноватыми — просили прощения, извинялись. И признались, что пошутили дурно, грубо, хотели смутить нас. Они достали из сумки-холодильника, которую мы всегда брали с собой, охлажденное пиво, и когда Диего открыл бутылку своим брелоком, мы услышали рычание. Оно было таким громким, ясным и сильным, что, казалось, раздается совсем близко. Но Сильвия замерла и указала пальцем на холм, где стоял хозяин. Его сопровождала черная собака. Хотя Диего сначала сказал «лошадь». И тут же собака залаяла, и лай заполнил все вокруг, и мы можем поклясться, что он даже вызвал рябь на поверхности воды в карьере. Пес был огромный, как жеребенок, абсолютно