Прошла еще неделя и случилась она — первая неприятность.

Лабораторный комплекс фирмы «Сирл», занимающийся изучением квазичастиц и х. структур, напоминал по своему виду Пентагон. Пять вложенных пентагональных стен — между ними лаборатории, офисы, служебные помещения. Переход на каждый следующий уровень — через шлюз.

Доктор Юмэн работал в лаборатории уровня «два» — там находился исследовательский реактор, из которого ни при каких обстоятельствах не должна была выйти х. вода. Герметичность гарантировалась системой датчиков. Руки исследователя заменялись манипуляторами, подключенными к его мозгу через нейроинтерфейс и разъем в районе третьего шейного позвонка.

После загрузки соответствующих психопрограмм в гиппокамп Юмэн воспринимал манипуляторы как свои руки. Каналы моторной шины передавали «руке» мысленные приказы исследователя, каналы сенсорной возвращали его мозгу ощущения — по упругости, форме, температуре материала.

Поиграв со «змеей» из х. воды, доктор Юмэн завершил свой рабочий день. Выйдя из четвертого шлюза, вдруг почувствовал капельку воды, упавшую ему на темя, не слишком защищенное волосами. Он посмотрел наверх — на мерцающей потолочной панели посверкивало шесть капель. Вот одна из них сорвалась на пол, ненадолго растеклась, потом снова приобрела полусферическую форму… и поползла по пластиковому покрытию, вверх по стене и снова на потолочную панель, с которой упала пять минут назад. Эта жидкость вела себя также как х. структурная вода из реактора — восстанавливала прошлое состояние.

Лео потрогал темя — капли там не было. Уползла или — нехорошая догадка заставила Юмэна покрыться испариной — впиталась в тело?

Вспомнив уроки психотренинга, Лео заставил себя успокоиться. Х.структурная вода не яд, не живое существо. Вопрос лишь в том, как она здесь оказалась.

Чему-либо, пусть даже наноразмерному, выйти из исследовательского реактора невозможно. Кроме того, при проходе сотрудника через шлюз второго уровня происходит полное сканирование. Все имплантаты, которые находятся в теле, например, нейроинтерфейс или помпа в пенисе, должны быть прописаны в памяти управляющего компьютера.

На вопросы напрашивался один ответ — капли х. воды двигались не по «поверхности» эйнштейновского пространства-времени, а сквозь нее.

Поздним вечером Лео уныло просидел все время, положенное для джоггинга, на скамейке возле лужи, затем долго не мог заснуть.

Утром чуткая Джэд заметила пасмурный вид мужа.

— Что с тобой, дорогой, животик болит?

— А если не дорогой, а дешевый? Почему ты так уверена во всем, что ты, например, творишь последние двадцать лет?

— О, наступил период критики и самокритики. Да потому что я на той стороне, которая всегда выигрывает… Глянь, не хохма ли написана в нашей местной газете… На кухне мистера такого-то появилась живая свинья. Сожрав торт с семьюдесятью свечами, который был подготовлен для празднования дня рождения, она исчезла так же внезапно, как и возникла.

— Свинья? А еще что-нибудь про такое написано? — всполошился Юмэн.

— Может, где-то и написано «про такое», только мне этого достаточно…

— Думаешь, розыгрыш?

— Живешь здесь уже десять лет и не знаешь, что розыгрыши такого сорта совсем не в традициях местной культуры, тут юмор имеет свои четко ограниченные площадки. Разве что данную статейку тиснул неопытный журналист, которому пропишут за это горячую припарку. Ты, кстати, куда, даже кофе не допил? Эй, остановись, копыта потеряешь…

Пэнроуз был, наверное, одним из лучших городов восточного побережья. Ради радостей Пэнроуза трудились дети Конго, торопились на службу клерки Гонконга и ломали голову техники Шанхая. Ради него спивались и умирали бывшие работяги четвертого мира. Но и в розовом раю Пэнроуза были свои оспинки. На бывшем складе резиновых изделий, между двух автосвалок, сидело семеро нелегальных эмигрантов из Никарагуа, разоренной недавним «восстановлением демократии» при помощи ударных дронов. У них не было денег — все забрали посредники, не было документов, закончилась еда. Любопытную ворону, случайно залетевшую в форточку, они сварили и съели два дня назад. Никарагуанцы ждали своего последнего посредника, который должен был загрузить их в фургон и отвезти в один из мегаполисов восточного побережья, но тот всё не появлялся. А деньги-то уже взял.

Шестеро метисов и один мулат могли напиться из-под крана и повспоминать последний обед. А что потом — сдаться полиции? Тогда депортация в Никарагуа, где их с интересом ожидали кредиторы с мачете — те, что ссудили им сумму на дальний рейс.

Электричество на складе было, но света никарагуанцы не зажигали, чтоб не привлечь внимание какого-нибудь местного — приезжие знали, что тут все стучат. Поэтому с заходом солнца тихо пели или молились. Никто не спал, успевали выспаться на резиновых покрышках сто раз еще днем.

Около полуночи в помещении почувствовался странный запах.

— Ты что обосрался, Рамон? — испуганно спросил Карлос. Им только не хватало тут дизентерии.

— У меня задница давно уже в простое и паутиной покрылась…

— Вы что, человеческую вонь не можете отличить от запаха свинского дерьма? — осудил неопытных коллег самый мудрый, седой мулат Джон. — Гонсало, включи фонарик.

Каково же было удивление никарагуанцев, когда они увидели посреди помещения свинью, уже накидавшую кучку кое-чего пахучего.

— Как есть хочется, — протянул один.

— Заткнись, нам ее и не приготовить, — резонно произнес другой.

— На плитке, по-маленьку, — стал канючить Гонсало, самый младший.

— Ты ее и зарезать не сможешь, — кинул опытный Энрике.

— Я и тебя смогу, — экспансивный юнец рванул майку на груди.

Перепалка не перешла в серьезную ссору. Никарагуанцы по-крестьянски уважали старших, а Джон ссориться запретил. Шестеро мужчин схватили свинью крепкими мозолистыми руками, а седьмой воткнул нож ей в шею. Свинья была хорошо воспитанной и околела быстро.

— Тьфу, она мокрая что ли? — почувствовал один.

— Вода не вода, слизь какая-то, — оценил другой.

— Может, она больная?

— Микробы при жарке погибнут, — просветил Рамон.

Мудрый Джон покачал головой, показывая, что согласен.

Вскоре все радостно участвовали в процессе разделки туши и жарки мяса. Дело шло медленно, почти торжественно и когда самый молодой, Гонсало, уже насытился, самый старый и терпеливый только отправил в беззубый рот первый кусочек.

И тут юнец испортил праздник:

— Что-то мне нехорошо.

— Пережрал. Малыш, марш в сортир и сделай два пальца в рот, — распорядился мудрый Джон.

Сортиром они называли небольшой закуток неподалеку от двери, где имелась дырка, уходящая куда-то в подвал.