Внимание Каспара, погрузившегося в размышления о том, кем может быть эта женщина, снова переключилось на дорогу, и тут же он резко натянул повод, останавливая коня, чтобы не задавить выскочившего прямо перед ним человека в черной сутане. Одежда человека свидетельствовала о том, что это один из священников Кислева, но лицо духовника светилось безумием, что совершенно не понравилось Каспару. Он уважительно прикоснулся к шляпе и направил лошадь влево, чтобы обогнуть мужчину, но тот снова преградил путь Каспару. Не желая проблем с местной церковью, Каспар выдавил улыбку и опять повернул коня. И вновь священник заступил ему дорогу.

— Тебя будут судить! — хрипло вскричал он. — Гнев Мясника падет на тебя! Он вырвет твое сердце и проглотит его, как леденец, а органы будет смаковать и обсасывать!

— Эй, ты, парень! — рявкнул Курт Бремен, заслоняя Каспара. — Займись своим делом. У нас нет времени на болтовню с тобой. Иди отсюда! Прочь, прочь!

Священник ткнул длинным, покрытым коркой грязи пальцем в рыцаря.

— Храмовник Сигмара, твой бог тебе здесь не поможет,- презрительно усмехнулся он.- Нож Мясника вспорет тебе живот с такой же легкостью, как его зубы сдерут плоть с твоих костей!

Бремен наполовину вытащил меч из ножен, многозначительно продемонстрировав чумазому священнику сверкающий клинок. Человек плюнул на землю под ноги коня Бремена, повернулся и шустро рванул прочь от рыцаря. Вскоре толпа поглотила его, и Бремен позволил мечу скользнуть обратно в ножны.

— Псих, — фыркнул он.

— Псих, — согласился Каспар, и они поехали дальше.

Громадный проспект оказался длинной улицей, на нем сосредоточились все виды ремесел и торговли. Продавцы в палатках зазывали прохожих, лоточники, как разбойники, кидались за убегающими жертвами, облаченные в меха горожане фланировали туда-сюда. Большинство мужчин щеголяли бритыми головами, на макушках которых оставляли по пучку волос, и длинными, висящими усами. Женщины носили простые шерстяные платья, богато расшитые шали, платки из козьей шерсти и отороченные мехом накидки.

Постепенно улица расширились, действительно превратившись в проспект с тянущимися по сторонам рядами таверн, наполненных пирующими людьми, распевающими воинственные песни и размахивающими боевыми топорами. Когда Каспар и его свита проезжали мимо, рев становился оглушительным, а пики угрожающе накренялись в сторону рыцарей. Проспект продолжал расширяться, пока не влился в выложенную гранитными плитами главную площадь, центр города — площадь Героев. Гигантские статуи давно почивших царей стояли вдоль периметра площади, а саму площадь окружали украшенные резьбой дома из красного камня, с узкими окнами и высокими заостренными крышами, увенчанными башенками с куполами-луковицами.

Но как ни впечатляющи были здания вокруг площади, они казались лишь бледными тенями величественного строения, возвышающегося на противоположной стороне, дворца царицы, Ледяной Королевы Катерины Великой. Могучая крепость тянулась к небесам ярусами белокаменных башен и украшенных яркими гирляндами бастионов; остроконечные шпили стремились ввысь, окружая огромный позолоченный купол. От такой красоты перехватывало дыхание, словно гигантская ледяная скульптура вздымалась из земли, и Каспар ощутил какое-то новое уважение к кислевитам. Ведь не могут же люди, воздвигшие подобное великолепие, все до одного быть жестокими и дикими?

Опустив взгляд и вернувшись к действительности, он направил лошадь к храму Ульрика, массивному строению из белого камня со стерегущими черные деревянные двери статуями свирепых волков. Со ступеней на них недоуменно и насмешливо взирала группка священников в черных балахонах.

Центр площади был отведен под большой газон, по которому перед толпой потенциальных покупателей кругами водили пони, маленьких выносливых лошадок, привычных к суровому климату Кислева и весьма распространенных здесь, но уступающих в скорости галопа вскормленным отборным овсом лошадям Империи. Даже издалека Каспар заметил, что многие пони сильно раскачиваются на ходу. Таким осталось не больше шести месяцев жизни, — по крайней мере, по прошествии этого срока они станут совершенно бесполезны.

Вдоль стены храма волчьего бога тянулась узкая улочка, укутанная густыми тенями возвышающихся по обеим ее сторонам зданий.

Каспар подождал, когда карета и повозки нагонят его, а затем направился по пустынной на вид боковой улочке. Она вывела его на широкий двор с бронзовым, покрытым зеленоватой патиной фонтаном в центре. Грязная, бурая жидкость, булькая, толчками вырывалась из сосуда, поддерживаемого маленьким ангелом, наполняя чашу фонтана.

За старым фонтаном и ржавой железной изгородью находилось посольство Империи.

Ознакомившись по пути из Нулна с письмами посла Тугенхейма, Каспар ожидал, что здание посольства окажется несколько обветшавшим, но ничто не могло подготовить его к зрелищу полного упадка и запущенности, которое предстало перед ним. Окна здания были заколочены досками, каменная кладка потрескалась и осыпалась, а поперек дверей кто-то из кислевитов намалевал краской нечто неразборчивое. Если бы не два стражника с алебардами, Каспар подумал бы, что дом заброшен.

— Молот Сигмара! — выругался Бремен, приведенный в смятение видом посольства.

Каспар чувствовал, что в нем поднимается волна ярости, готовая обрушиться на Андреаса Тугенхейма, человека, на смену которому он прибыл. Позволить аванпосту Империи прийти в такое состояние, пасть так низко — это непростительно. Он въехал на территорию посольства через открытые ворота с провисшими створками; стражники заметили его присутствие только тогда, когда он уже приблизился к зданию. Каспар не получил ни малейшего удовлетворения от тревоги, исказившей лица охранников, когда они увидели Рыцарей Пантеры и развевающийся над ними флаг Империи.

Если бы он не был так зол, то рассмеялся бы, наблюдая за их жалкими попытками привести в порядок поношенную униформу и вытянуться по стойке смирно. Вероятно, они еще не догадались, кто перед ними, но сообразили, что тот, кто заслужил право нести знамя Империи и кого сопровождают шестнадцать Рыцарей Пантеры, наверняка человек, с которым не стоит шутить.

Он остановился перед дверью и кивнул Курту Бремену, тот спешился и подошел к перепуганным стражникам. Лицо рыцаря застыло, словно каменное, когда он критически разглядывал двоих охранников.

— Стыдитесь, — начал он, — посмотрите только на состояние своего оружия и доспехов! Я немедленно пошлю вас на гауптвахту!

Бремен вырвал из рук нерадивого стража алебарду и большим пальцем проверил зазубренное тусклое лезвие. Тупое.

Он предъявил оружие охраннику и покачал головой.

— Если бы я попытался ворваться в здание, как ты остановил бы меня?! — рявкнул он. — И чем? Вот этим? С таким лезвием ты не прорубил бы себе дорогу даже сквозь альтдорфский туман! А ты, ты, взгляни-ка на ржавчину на своем нагруднике!

Бремен перехватил алебарду и резко ткнул концом древка в грудь охранника. Проржавевший насквозь металл хрустнул, точно яичная скорлупка.