И ПРИШЛА ВЕСНА…

Зима подходила к концу. Солнце стало дольше задерживаться на небосводе, а в середине дня на припекаемой солнечными лучами стороне крыш начинала играть дружная капель. Суетилось возле домов беспокойное сорочьё, чувствуя близость весеннего тепла. В поле всё чаще слышался лисий лай — начиналась пора гона. В солнечный полдень с окраины поля слышалось тетеревиное бормотание — это косачи, наклевавшись берёзовых почек и разморясь на солнцепёке, начинали токовать.

Дед Спиридон, выходя на крыльцо в полдень, хорошо слышал тетеревиное бормотание, радовался наступлению весны.

Хорюшка по-прежнему жила в старом, заброшенном погребе, ходила в деревню на поиски пропитания и уже совсем не боялась двора деда Спиридона. Её детёныш — уже совсем взматеревший хорь — всё чаще стал уходить от матери, а с наступлением весеннего тепла пропал вовсе. В жизни хорьков наступал особый период — время свадеб.

Однажды хорюшка, возвращаясь с охоты, набрела с краю деревни на следы матёрого хоря. Прошлась по ним в сторону леса и вернулась. Потом она ещё несколько раз встречала следы этого зверя вблизи деревни, и вот однажды, выйдя мартовской лунной ночью из своего убежища, она встретилась с ним на деревенском гумне. Это был крупный хорь-самец. Он явно был пришлым. Они долго кружили у силосной ямы, заигрывая друг с другом. Уже на востоке появилась белёсая полоса близящегося рассвета, и где-то в глубине деревни ржаво проскрипел колодезный журавль. Нужно было уходить на днёвку. Хорюшка торопливо пошла полем. Самец-хорь не отставал и вскоре, миновав лесовозную колею у крайнего дома, они скрылись в глубине старого погреба.

С этой мартовской ночи хорь-самец больше не отходил от хорюшки. Вместе с ней ходил на охоту на силосную яму и в сенные сараи, забирался в хозяйские хлева. Одного он не мог понять: почему хорюшка обходила стороной дворовые курятники? Ведь добыча была там так близка.

А приход весны чувствовался во всём: и в крикливых пируэтах чёрных воронов, и в громкой барабанной дроби пёстрого дятла, и в мелодичной песенке рябчиков. Спокойствие деревни нарушали возгласы загулявших котов.

Дед Спиридон каждое утро видел на подтаявшем мартовском снегу во дворе следы хорей. В один из дней он переставил капканы на другие места, поближе к постоянным хорёчьим переходам. Но капканы по-прежнему продолжали оставаться пустыми. А как-то раз, выйдя утром из дому, он услышал всполошённые крики соседки, что жила напротив, на другой стороне улицы. Оказалось, что ночью хорёк порезал у неё четырёх самых хороших несушек.

Это были проделки хоря-самца. Пробравшись через разбитое стекло духового окна, он в считаные минуты уложил пару птиц, а затем ещё двух, что сидели ближе к оконцу. Оттащив одну курицу в угол курятника, принялся её обгрызать, и только неуёмный лай дворового кобеля заставил его уйти восвояси. Была лунная ночь. По слегка занастившемуся снегу протянулись тени частоколов, усадебных построек, садовых деревьев. Хорь уходил из курятника, подгоняемый собственной тенью. Его хорошо было видно на снегу, но и в этот раз ему повезло — он ушёл невредимым и сытым. Он всегда надеялся на свою хитрость и ловкость, смелость и решительность.

Но долго так продолжаться не могло, и вот однажды случилось то, что должно было произойти. Забравшись в очередной раз в курятник, он был застигнут дворовым псом и задушен. Так хорюшка вновь осталась одна.

После гибели хоря-самца хорюшка ещё твёрже усвоила правило — выходить на охоту в полной темноте и возвращаться на место днёвки до рассвета.

Весна всё увереннее вступала в свои права. По утрам на заснеженном поле хорюшка постоянно видела разгулявшихся в токовом азарте тетеревов. Как-то раз, возвращаясь из деревни в свой погреб, она даже попыталась подкрасться к одному из косачей, токовавших на отшибе, но была замечена.

Весна всё сильней и сильней завладевала хорюшкой. Её тянуло в лес. Однажды, оказавшись в лесу днём, она едва не погибла. Откуда ни возьмись, выскочила огромная овчарка, с громким лаем загнала её на сосну и долго не уходила, старательно облаивая ускользнувшую жертву. Вскоре послышался человеческий окрик, и собака, бросив хорюшку, скрылась в ельнике. Хорюшка забралась выше по стволу дерева и прильнула всем телом к толстому суку. Она ещё несколько раз слышала в глубине леса собачий лай, и ей казалось, что овчарка вот-вот вернётся и приведёт за собой своего хозяина. Но этого не случилось.

На старой изломанной вершине ели отбивал весеннюю дробь дятел. Где-то в кроне рядом стоящей сосны «щебетала» сойка, пригревшись на ласковом весеннем солнце. Хорюшка с высоты видела, как проскочил подсосной, шурша настовой корочкой, разбуженный весенней гульбой заяц-беляк. Глухарка, возвращаясь с тока, пролетела стороной, и была далеко слышна её шумная присада на дальних соснах. Тёплые, солнечные лучи разморили хорюшку, и она, блаженствуя, вольготно растянулась на крепком суку. Ломая наст, на лесную просеку вышел лось. Остановился, чутко прислушался. Пара воронов, нарушив лесное спокойствие зловещим карканьем, разрезая воздух, промчалась над самыми макушками сосен в сторону деревенского поля.

Продремала хорюшка до самого заката. Когда запад окрасился в багровый румянец и по небосклону потекла малиновая дымка нежных облаков, огромный глухарь с шумным хлопаньем уселся на самую маковку сосны, на которой дневала хорюшка, тревожно хрюкнул несколько раз и, настороженно вытянув шею, долго слушал погружающийся в сон лес. Сквозь густую сосновую крону хорюшке было не видно могучей птицы, но она слышала, как потрескивала сосновая хвоя. Глухарь кормился.

Отступала зорька, тускнел с каждой минутой восток, и по лесу потянулись лёгкие сумерки. Потревоженная чем-то лесная мышь выскочила из-под наклонившегося к земле можжевелового куста и, пробежав немного до валежины, юркнула под дерево. На переломе дня и ночи затоковал глухарь. Сухая, дробящая воздух глухариная песня таинственно врывалась в тишину наступающей ночи.

Хорюшка в этот момент была уже на ближней вырубке. Она вновь шла в деревню к своему погребу, но прежде решила заглянуть в хлев деда Спиридона, чтобы поживиться мышами.

ПОВОРОТ ЖИЗНИ

Жиденький наст ломался под лапками хорюшки, когда она нарыском пересекла поле. Свернув в проулок между усадьбами, в считаные минуты оказалась у знакомого ей двора деда Спиридона. В курятнике на нашесте заквохтали куры и разом замолчали. Забил крыльями петух, прокукарекал один раз и стих. С крытого двора тянуло терпким запахом сена. Хорюшка, как обычно, остановилась возле калитки и долго слушала улицу. В доме хозяина мелькнул тусклый свет керосиновой лампы, звякнуло ведро, поставленное на пол, и с шумом захлопнулась домовая дверь. Кошка, вылезшая из подполья, заметив хорюшку, в два прыжка оказалась на столбе и, пройдя с метр по заборному тычиннику, спрыгнула на другую сторону.

На деревенском большаке едва горел один-одинёшенек уличный фонарь. Хорюшка, осторожно обследуя каждый метр, приближалась к знакомому ей лазу, что вёл в подвал. Осталось сделать один прыжок, потом по высокому подполью через кошачий лаз пробраться в крытый двор, а уж там на сеновал.