Время в старших классах школы прошло без особых событий, но достаточно продуктивно, а потом я поступил в университетский колледж штата Пенсильвания. Получил диплом по биохимии, а в результате упорной и довольно скучной научной работы еще и поддержку нескольких весьма крупных ученых. Так что к окончанию обучения в колледже мне представилась возможность выбирать из большого числа медицинских факультетов. Поистине второй Альберт Швейцер. Я выбрал Калифорнию, университет, шутливо прозванный «фермой» и расположенный к югу от Сан-Франциско, в недрах Кремниевой долины. Начал там учиться по программе доктора медицины – доктора философии. Через семь лет мне предстояло получить и диплом врача, и научную степень. Занялся я микробиологией.

Но в Калифорнии мне так и не удалось получить ни одного диплома. Дело в том, что где-то на полпути к цели меня оттуда выгнали. Так я и оказался в университете штата Мэриленд, который все-таки выдал мне медицинский диплом. И это оказалось одной из причин того, что Центр контроля и предотвращения заболеваний отправил меня именно в Балтимор, в госпиталь Сент-Рэф.

И вот сейчас я стоял в маленькой палате этого госпиталя и смотрел на больную по имени Хелен Джонс.

Заметив меня, она что-то пробормотала, но тут же снова перевела взгляд на потолок.

– Здравствуйте, мисс Джонс, – поприветствовал я ее. – Я доктор Маккормик.

Девушка ничего не ответила.

Я подошел к кровати.

– Привет.

Она несколько раз мигнула, и из уголков глаз медленно потекли слезы.

Палата оказалась тесная, наверное, футов десять на десять, и сплошь заставленная мониторами и капельницами с биологическими растворами. По словам Ферлаха, Хелен Джонс проходила процедуру экстубации утром, но респиратор оставили в палате – на всякий случай, если вдруг понадобится снова. Я полистал лежащую на столе медицинскую карту.

– Мисс Джонс, – начал я, – я работаю в Центре контроля и предотвращения заболеваний. Мы пытаемся выяснить, что именно с вами произошло. Хотим сделать все, чтобы вы как можно скорее поправились.

Ответа не последовало. Больная просто продолжала смотреть в бежевый потолок.

– Я осмотрю вас, хорошо? Это быстро.

Считалось, что Хелен Джонс уже выздоравливает, однако выглядела она как человек, готовый в любую минуту умереть. Вид у девушки был желтушный – кожа нездорового желтого оттенка, белки глаз цвета мочи. Это могло оказаться результатом воздействия болезни на печень или же слишком долгого кровотечения. На тележке рядом с кроватью лежал фонарик-карандаш. Я взял его.

– Откройте рот.

Она не открыла.

Я осторожно положил пальцы на нижнюю челюсть и надавил, одновременно направив в рот фонарик.

Слизистая полости рта была усыпана, словно горошинами, коричневыми пятнами разного размера – как будто по ней стреляли из пистолета. Десны же казались совершенно бесцветными. Картина представлялась весьма неприглядной и тем не менее свидетельствовала о выздоровлении. Если бы болезнь продолжалась, то пятна оказались бы ярко-красными. А сейчас, казалось, кровь свернулась, потемнев, и организм старался вновь поглотить ее.

– Я спущу рубашку, хорошо?

Слезы продолжали течь, однако Хелен Джонс неуловимо кивнула.

– Вы очень успешно выздоравливаете, Хелен, – похвалил я ее.

Я спустил госпитальную рубашку до середины живота. Все тело было покрыто марлевыми заплатками – на боках, на груди, на животе. Я взялся за уголок одной из повязок и приподнял его. Появилась большая, похожая на язву рана, уже начавшая покрываться коркой. Казалось, кожа просто отслаивается целыми кусками, оставляя обнаженные участки. Площадь пораженной поверхности тела – там, где образовались начавшие затягиваться раны, – впечатляла. Однако я заметил, что болезнь пощадила лицо.

Когда я вернул повязку на место, Хелен вздохнула, и вздох вызвал приступ кашля – тяжелого и какого-то булькающего. Рот ее чем-то наполнился. Она слабо протянула руку к лежавшим на тумбочке салфеткам.

– Вот здесь, – произнес я.

Взял салфетку и прижал к ее губам. Хелен выплюнула комок мокроты, по цвету и консистенции напоминающий смородиновое желе. Значит, кровотечение в легких. Сейчас, когда тело уже начало справляться с болезнью, кровь коагулировала, и больная получила возможность избавиться от нее. Я снова сказал, что она молодец.

Бросив салфетку в мусорную корзину, я заметил, что пол буквально усеян такими же салфетками, каждая из которых похожа на цветок – красное пятно, окруженное белым венчиком.

Я торопливо направился в конференц-зал отделения М-2, по пути уворачиваясь от колясок, в которых везли пациентов в разные части госпиталя. Судя по всему, Ферлах уже поговорил с Мэдисон и Хэммилом о закрытии этажа, и разговор, скорее всего, оказался успешным. Во всяком случае, он прошел быстро и привел к определенным результатам.

Когда я открыл дверь в конференц-зал, в мою сторону повернулось сразу пятнадцать голов. Один лишь Ферлах не пошевелился – он продолжал внимательно листать целую стопку бумаг, при этом рассеянно почесывая лысеющую голову. Джин Мэдисон демонстративно посмотрела на часы, а потом на меня. Я улыбнулся ей и быстро обвел взглядом комнату, пытаясь рассмотреть, кто именно присутствует на совещании: все интерны, большая часть обслуживающего персонала, две сестры и два человека официально-административного вида.

Молодая женщина, ответственная за работу интернов, стояла перед белой доской с прикрепленными к ней медицинскими диаграммами. Она замолчала, ожидая, пока я усядусь рядом с Ферлахом.

Джин Мэдисон представила меня:

– Для тех, кто еще не знаком: доктор Маккормик, его прислал к нам Центр по контролю и предотвращению заболеваний.

Я поздоровался.

– Очевидно, в Атланте не учат пунктуальности…

– Джин. – Гэри Хэммил дотронулся до руки Мэдисон.

Я же предпочел смолчать.

– Продолжайте, доктор Сингх, – попросила Мэдисон.

Выступающая доктор Сингх продолжила свой доклад о состоянии Хелен Джонс. Медицинская история звучала почти также, как и в изложении Ферлаха: первоначальные симптомы, напоминающие грипп, кровотечение днем позже. Социальная история, однако, удивляла. Оказалось, что Хелен Джонс никогда не путешествовала дальше окрестностей Балтимора – ни разу за тридцать один год жизни. Это несколько обескураживало; нам с Ферлахом куда приятнее было бы услышать, что мисс Джонс только что вернулась из Конго или Колумбии. А теперь наш список потенциальных заболеваний значительно сужался.

Но, как я уже сказал, Хелен Джонс никогда не уезжала далеко от города, который когда-то получил странное официальное название «читающего города». Больше того, как оказалось, сама Хелен Джонс, возможно, никогда и не читала.

– Она живет в пансионате для людей с умственными отклонениями, который носит название «Раскрытые объятия», – продолжала свое сообщение доктор Сингх.