— Я лучше останусь тут с тобой.

Мать зарделась от удовольствия.

— Чем ты занималась в последнее время?

Я пожала плечами:

— Ничем особенным. Вчера вечером ходила в бар, в среду была в театре. Сегодня собираюсь поужинать в ресторане.

— С этим парнем, Джеймсом?

— Да, — коротко ответила я. Я уже пожалела, что рассказала им о Джеймсе. Это случилось, когда Деклан в шутку заметил, что не прочь обменять свой велосипед на «феррари». И вот тогда я и рассказала ему о фирме «Автомобили Атертона». В следующее воскресенье мой отец специально приехал в Саутпорт, чтобы взглянуть на нее, а я с ужасом представила себе, как в один прекрасный день он возжелает лично познакомиться с Джеймсом.

Мать суетилась над древней газовой плитой, которая стояла здесь с тех пор, как мы переехали сюда в 1969 году. Мне тогда исполнилось три годика, Труди была совсем крохой, а Деклан и Алисон еще не родились. В то время мать была не просто толстой, а отвратительно, бесформенно толстой. Ее поношенная юбка, не сходившаяся на талии, мешком свисала спереди и задиралась сзади, обнажая тыльную сторону ее на удивление красивых, но густо усеянных набухшими венами ног. Мне всегда казалось, что лучше бы ее ноги были такими же толстыми, как и все остальное. Во всяком случае, она напоминала какое-то странное насекомое: огромное круглое тело на ножках-спичках. Ее озабоченное добродушное лицо было бесцветным, а кожа напоминала оконную замазку. Свои когда-то роскошные волосы того самого золотисто-пепельного цвета, который унаследовали ее дети, мать подстригала сама, совершенно не обращая внимания на моду. Она не пользовалась косметикой, причем уже очень давно, будто задалась целью выглядеть как можно непривлекательнее. А может, ей было все равно. Маме исполнилось пятьдесят пять, но она выглядела на десять лет старше.

И все-таки когда-то она была красавицей! Я вспомнила свадебную фотографию на каминной полке в гостиной, запечатлевшую высокую, тонкую и гибкую невесту в кружевном платье, плотно облегавшем безупречную фигурку. Однако в ее глазах уже тогда светились тоска и грусть, будто она предвидела будущее и заранее знала, что ее ожидает. Ее прямые длинные волосы слегка завивались на кончиках, как у меня и у Труди, и в день бракосочетания они искрились на солнце. У Деклана и Алисон волосы курчавились. Никто из нас не пошел в отца с его привлекательным цыганским лицом и темно-карими, почти черными глазами. Может быть, именно поэтому он не любил никого из нас; четверо детей — и ни один из них не похож на него.

Открылась задняя дверь, и вошел мой братец.

— Привет, сестренка. Давненько не виделись. — Он шутливо ткнул меня в живот, и я ответила ему тем же. — Славное платье. И цвет тебе идет. — Он пощупал материал пальцами. — Это что, лен?

Деклана всегда интересовало, что носят его сестры, а отец приходил от этого в ярость, называл Деклана бабой и со всей жестокостью стремился сделать из него мужчину.

— Сатин, я бы сказала. К тому же ужасно дешевый.

— Ужасно дешевый! — повторил Деклан, насмешливо улыбаясь. — А ты здорово говоришь, Милли. Я бы постеснялся взять тебя с собой в бар.

Из гостиной донесся крик.

— Это ты, Деклан?

— Да, папа.

— Ты чуть не опоздал.

Деклан подмигнул мне. В свои двадцать лет он был высоким худощавым парнем с выразительным лицом и заразительной улыбкой, всегда в хорошем настроении. Он работал чернорабочим на стройке, что казалось совершенно неподходящим занятием для человека, которого могло запросто унести ветром. Я часто задавалась вопросом, почему он до сих пор живет с родителями, и сама на него отвечала — из-за мамы. Он закричал в ответ:

— Скотти встретил ту потрясающую сучку. Мне с трудом удалось притащить его домой. Я забыл взять поводок.

— Где Скотти?

— В саду.

Я вышла во двор, чтобы поздороваться с маленькой черной собачкой, отдаленно напоминавшей скотч-терьера.

— Ты просто половой разбойник. — Я засмеялась, когда покрытое жесткой шерстью животное радостно запрыгало, приветствуя меня.

На улице остановился автомобиль, и через мгновение из-за угла дома с шумом и визгом выскочили двое детей. Я взяла Скотти на руки и прикрылась им, как щитом, а Мелани и Джейк бросились ко мне, как на штурм крепости.

— Оставьте в покое тетю Милли! — закричала Труди. — Я вам уже говорила, она не любит детей. — Труди просияла. — Привет, сестренка. Я разрисовала для тебя еще одну бутылку.

— Привет, Труди. С удовольствием приму твой подарок. Салют, Колин.

Колин Дейли был плотным спокойным мужчиной невысокого роста. Шесть дней в неделю он допоздна просиживал в своей инженерной компании, весь штат которой состоял из одного человека. Он неплохо зарабатывал: они с Труди уже продали один дом и купили другой, побольше, в Оррелл-Парке. Я чувствовала, что Колин меня недолюбливает. Он хорошо ладил с Гэри и полагал, вероятно, что я не уделяю должного внимания семье, свалив все на Труди. Та и в будни частенько наведывалась в Киркби, привозя с собой детишек. Он кивнул в мою сторону:

— Привет.

— А ты правда не любишь детей? — серьезно спросил Джейк — ему исполнилось шесть — маленький счастливый мальчик с голубыми глазами Колина, на два года старше сестры. Дети Труди росли счастливыми — она об этом заботилась всеми силами.

— Зато я люблю вас обоих, — солгала я.

Они были чудесными детьми, но разговоры с ними действовали мне на нервы. Я приласкала Скотти, который лизнул меня в ухо. Я бы и сама завела собаку, если бы не приходилось столько времени уделять работе.

Джейк с сомнением воззрился на меня.

— Честно?

— Истинный крест!

Мы все вошли в дом. Мама истерически завизжала:

— Ну что ж вы, маленькие негодники, бегите и обнимите свою бабулю!

Дети позволили себя поцеловать, а потом спросили:

— А где дедушка?

— В гостиной. — Мать грустно посмотрела вслед Мелани и Джейку, которые вылетели из кухни и помчались в другую комнату. И сказала: — Они просто с ума сходят по деду.

— Я знаю.

Как странно: дети Труди обожали человека, который когда-то едва не убил их мать. У нее до сих пор остался шрам над левой бровью от удара пряжкой.

Когда я вошла, Труди стояла в гостиной, переминаясь с ноги на ногу возле детей, устроившихся на коленях у деда. Я заметила, как она то и дело косилась на здоровенные ручищи, покоящиеся на детских талиях. Мы обменялись понимающими взглядами.

Как обычно, еда оказалась отвратительной. Гора расплывшегося картофельного пюре, водянистая капуста и жесткий, как подошва, бифштекс вызывали у меня тошноту.

— Мне не съесть столько, мам, — запротестовала я. — Я же просила не класть так много.