бы этому радоваться… но я скажу тебе, что мне это кажется непостоянством, потому что религии, так, как одежду, менять не годится.

Захарек только нахмурился.

– Э! Э! – прервал он кисло. – Это его дело! Мы не должны его судить.

– Я его также не осуждаю, – докончила старуха, – только предостерегаю тебя, что тот, кто так легко ведёт себя с Богом, возможно, так же будет вести с людьми, когда ему кто-нибудь помешает?

– А зачем ему мешать? – отпарировал Захарек. – Как раз в этом вся штука, чтобы не помехой быть, а помощью, без которой обойтись трудно.

Старушка молчала. Через минуту только бросила вопрос:

– Но! Откуда у тебя эти желания? Откуда пришли эти мысли?

– Откуда! – отпарировал весело Захарек. – От тебя, мама! Если бы ты меня сербскому не учила, а я польского языка не понял, услышав его, никогда бы, наверное, не мечтал о том. Следовательно, это твоё дело… Знание твоего языка очень облегчит мне изучение польского, а когда им овладею, без меня не обойдутся. Хо! Хо!

С некоторым страхом, но вместе восхищением сыном, мать слушала, пожирая его глазами.

Захарек приблизился и поцеловал её в плечо.

– Матушка, – закончил он, – будь спокойна, а об этом никому ни слова. Не обдумав, я шага не сделаю, за это ручаюсь.

Спустя пару дней между матерью и сыном почти уже о том речи не было.

Госпожа Марта заметила, что Захарек постоянно был очень деятельным, несколько раз в течение дня выходил из магазина в город, оставляя его старшему помощнику, и дольше там был, чем обычно.

Наконец одного вечера в каморку при магазине, в которой Захарек обычно отдыхал и приглашал своих близких гостей на кубок вина, он привёл с собой невиданного там ещё человека, внешность и костюм которого выдавали поляка.

Старой Марте, часто очень удачливой в определении и оценке людей, перед глазами которой промелькул этот гость, прибывший вовсе не понравился.

Очень высокого роста, худой и костистый, с огромными руками и стопами, несмотря на молодые годы, сутулый, с жёлтым и длинным лицом, с конусообразной головой, покрытой тёмно-коричневыми, коротко подстриженными волосами, одетый в чёрный костюм, без сабли сбоку, гость имел какое-то пугающее выражение лица. Его небольшие глазки украдкой бегали вокруг, стараясь, чтобы их не поймали; на губах скрывалась странная улыбка или, скорее, кривляние, выражение которого трудно было отгадать. Также легко могло оно перемениться во вспышку гнева или насмешки. Хотя ему казалось не более тридцати лет, незнакомец имел морщинистый лоб, щёки покрывали грубые морщины. От молодости у него не много уже осталось.

Он так несмело и осторожно шёл за ведущим его в магазин, а потом в каморку Захарком, как если бы боялся быть замеченным, или чувствовал, что не должен тут находиться.

Его привёл Витке, очень оживлённый и весёлый.

Посадив его в каморке на свой стул за столом, Захарий вернулся в магазин, чтобы приказать подать вина, и немедленно, выдав приказы, вернулся, садясь на лавку рядом с гостем.

Прибывший, не теряя времени, с неизмеримым любопытством рассматривал углы, точно хотел проникнуть в самые тайные их глубины, самый мелкий предмет не ускользнул от его внимания. Разговор не начинался, пока магазинный слуга в фартучке не принёс на деревянном подносе бутылку с вином и кубки. Хозяин сразу налил их и начал с рукопожатия.

– Ваше здоровье и всех панов поляков, милых наших приятелей и союзников, – сказал он весело. – Ну, как же вам у нас нравится?

Захарий заговорил по-немецки, прибывший слушал с напряжённым вниманием, как бы не очень легко было понять, а когда дошло до ответа, сначала замялся, тревожным взором обежав каморку.

– Как же могло не понравиться? – произнёс он сразу особенной немецкой речью, каждое слово которой, казалось, ищет с усилием и неприятным трудом. – Двор нашего будущего короля и вашего курфюрста по-настоящему королевский, в городе виден достаток… везде весело, постоянные забавы. Как же могло не понравиться? – повторил он ещё раз. – Тут только жить.

– А у вас там как? – спросил Захарий.

– У нас, – говорил поляк, – неизвестно ещё как будет, потому что с каждым королём иначе бывает… Тем временем после шумного бескоролевья мы имеем аж двух королей.

Он криво усмехнулся.

– Но из француза не будет ничего, – добавил он после раздумья.

Витке осторожно обратил разговор на торговлю.

– Определённо, – отозвался он, – что теперь, если курфюрст удержится, между нашей и вашей столицей отношения и торговля оживятся, чего до сих пор не бывало. Мы вам Силезию заменим. Из наших господ многие, первый, наверняка, Флеминг будет сопровождать курфюрста в Краков и Варшаву… Ему будет нуждно то, к чему дома привык, не всё, может, найдётся… Поэтому мы, купцы, должны думать заранее, как этому помочь, а притом и заработать на этом, потому что за всякую работу заработок следует.

Гость головой подтвердил эту аргументацию, потягивая из кубка вино, которое было явно ему по вкусу.

– Без языка, – говорил далее купец, – человек как без руки, а прислуживаться переводчиками не очень удобно и не всегда безопасно.

Гость, по-прежнему соглашаясь, помурлыкивал и глазами бегал вокруг, а когда слуга, о чём-то спрашивая пана, отворил дверь, взгляд последовал прямо вглубь магазина.

– Я, – сказал Захарий, – я бы первый рад выучить ваш язык, для этого у меня есть некоторая помощь; потому что, имея сербских слуг, из Лужиц, немного привык к подобному языку.

Слушающий казался сильно удивлённым, как если бы в первый раз узнал о той сербской речи в Саксонии.

– Похожа на польскую, – прервал он живо, с интересом, – смилуйтесь, скажите мне несколько слов.

Витке, как если бы не хотел выдать того, что отлично знал сербский, будто бы что-то начал припоминать, и произнёс несколько слов вместе с их немецким значением.

Гость показал великое недоумение.

– Что же это, – ответил он, – на чешскую речь смахивает, но, действительно, очень похожа на нашу. Если вы хотите освоиться с этим языком, наверное, вы легче, чем другие немцы, сможете выучить польский.

– Я этого очень хочу, – добавил Витке, – но без учителя обойтись трудно.

Он посмотрел тому в глаза. Их взгляды встретились, у гостя в глазах блеснуло, он почти выдал, что ему доставляло радость желание купца, о котором догадался.

– Долго тут думаете остаться? – спросил Захарий.

– Я? – потягиваясь, выцедил поляк, который, казалось, размышляет, как должен солгать. – Я? По правде говоря, не знаю. Пани Пребендовская взяла меня сюда с собой для писем и для надзора над своим двором, кто знает, как она долго тут пробудет. Я, впрочем, не связан, и отказался бы, если бы мне выпало что-нибудь получше.

Витке