Тем не менее в гвардии действительно велись разговоры о восстановлении справедливости: мол, чего ради переворот совершали, чтобы немка или ее сынок на троне сидели, а русский император в крепости гнил. Как-то забывалось, что гвардейские полки и привели когда-то на трон дочь Петра Великого Елизавету Петровну, а для этого свергли Ивана Антоновича и его родителей.

Но Алехана больше беспокоило соседство с императрицей Григория Потемкина. Этот малоросс вылез как-то вдруг, оказался занятным малым, ловко подражавшим чужим голосам, был очень сообразителен и прекрасно образован. Екатерине с ним интересно, поговорить есть о чем, не то что с Гришкой Орловым, к тому же Потемкин легко мог и остроумием блеснуть… Иван прав — это опасно, и Потемкина надо срочно куда-то отправить.

Григорий Орлов выслушал брата хмуро, кивнул:

— Сам о том думал. Больно часто Гриць подле Кати оказывается.

Потому, когда Екатерина задумалась, кого отправить в Швецию с сообщением о событиях в России, Орлов, не задумываясь, предложил своего приятеля Потемкина, втайне надеясь, что тот провалится (все же не дипломат), попадет в опалу и уберется подальше. Императрица согласилась:

— Григорий Александрович справится, я думаю.

Потемкин поехал с ответственным заданием. Отношения со Швецией напряженные: посягательство на жизнь Петра III шведы запросто могли расценить как посягательство и на шведский трон тоже, ведь именно Петр должен был наследовать его.

Екатерина после переворота произвела Потемкина в подпоручики, пожаловала 400 душ и 10 000 рублей, потому как знала, что гвардейцы вечно в долгах. Красивый, рослый, веселый и остроумный, он прекрасно пел и заражал всех вокруг своей жизненной энергией. Таких приятно иметь рядом. Слишком приятно, чтобы соперники могли спать спокойно.

Григорий Потемкин по протекции Григория Орлова отправился с серьезным поручением в Стокгольм.

И ко всеобщему удивлению оказался там на высоте. Когда шведский король показал прибывшему из Петербурга курьеру захваченные в боях с русскими трофеи со словами, мол, вот сколько наши войска у ваших захватили, Потемкин не смутился и отвечал, что русские в ответ взяли городов немало, коими владеют и отдавать не собираются.

Вообще же он вел себя дружелюбно, весело, был обаятелен и надолго запомнился шведам. Да… если уж вот такие богатыри Екатерину к власти привели, то у них едва ли отберешь…

Медлительность убийственная! Екатерину возмущало неспешное движение дел что в Сенате, что вокруг нее самой. Сердилась, бывало пыхтела, но открытых разносов не устраивала, все пытаясь осторожно подтолкнуть к действию, но чтоб без обид.

«Александр Иванович! — писала она генерал-прокурору Сената Глебову. — Ужасная медлительность в Сенате всех дел принуждает меня вам приказать, чтоб в пятницу, то есть послезавтра, слушан был проект о ревизии господина Теплова, причем и ему быть также надлежит».

Григорий заглянул через плечо, усмехнулся:

— Что ты, Катя, с ними разговоры разводишь? Прикрикнула, чтобы завтра все было, тотчас и побежали бы меры принимать.

Она вздохнула, принимаясь за вторую записку:

— Голоса лишусь, потому как не приучены каждый день и споро работать, кричать каждый день придется. А потом и к крику привыкнут, перестанут внимание обращать.

— А ты их в Сибирь… Сибирь — она бо-ольшая… много сенаторов поместится.

— Эх, Гриша, не наказывать, а воспитывать надо, чтобы работать научились вовремя да решительно. А то у нас только в Сибирь решительно и отправляют. Всех погоню, кто дело делать станет?

Орлов снова пристроился читать то, что пишет императрица. На сей раз записка статс-секретарю Елагину, с ним можно иначе, он спор, да все одно. Тянучку любит: как не подтолкнешь, так дело валяться почти законченным месяцами может.

«Слушай, Перфильич, ежели в конце сей недели не принесешь ко мне наставлений по губернаторской должности да дело Бекетова, скажу, что тебе подобного ленивца на свете нет, да что никто столько ему порученных дел не волочит, как ты…»

И снова смеялся Григорий:

— Хочешь, я твоего Перфильевича разок тряхну, как собачонка, в зубах сии бумаги через час принесет.

— Гриш, там дела на два дня. Ежели через час принесет, значит, будет недоделано, к тому же из Елагина душу вытрясти легко, а кто за него потом работать будет? Хочешь помочь, разбери вон бумаги, давно присланные.

Отдельной стопкой на столике лежали прошения, поданные еще сразу по восшествии на престол. Но их оказалось столько, что хоть вовсе спать не ложись, вовек не разобрать. Но Екатерина приказала не выбрасывать:

— После постепенно разберем.

Устраиваясь со стопкой бумаг на кушетке поудобней, Орлов вздохнул:

— Не умеешь ты, Катя, царствовать. Неужто все эти бумаги не могли секретари разобрать да свое слово сказать?

— Секретари из сил выбиваются, то, что я Перфильича ругаю, значит только, что он не по значимости бумагами занимается, а по своему хотению либо по времени поступления. На них слишком много работы навалилось.

— Так еще возьми, Россия велика, народу много, посади десяток секретарей, чтоб успевали, а тебе подавали готовое к подписанию.

Екатерина даже перо отложила.

— Умных много, да где их взять, чтоб и дело делали, и мне урону не нанесли? Давеча распорядилась одну бумагу написать, так искривили, что едва сама поняла, что в ней.

— Но не можешь же ты все сама делать?!

— Ежели не делать, то приглядывать и учить, да вот так подталкивать придется. Пока привыкнут, как надобно работать, буду сама…

Такие сцены бывали часто. Екатерина действительно искала людей толковых, опытных, но не хапуг, чтоб работали быстро и серьезно. На должности ставила осторожно, снимала редко. Немало лет прошло, пока приучила делать быстро, бумаги не заволакивать да на все вопросы толковые ответы давать. Больше всего не любила даже не медлительность, а неосведомленность. Ну как может Сенат не знать, сколько людей в России, хотя бы приблизительно, или количество городов в стране?! Как может губернатор города не ведать, сколько у него рынков да какие на них цены.

Вот этот вопрос потряс генерал-полицмейстера барона Корфа в Петербурге в первые же дни.

Когда новая императрица с утра вызвала его к себе и поинтересовалась, что на рынке сколько стоит, только рот раскрыл:

— Поваров, матушка, спросить следует, я сам на рынок не хожу…

Екатерина кивнула:

— Сам не ходи, завидя тебя, цены снизят, тебе вполовину отдадут, а мне правда нужна. Пусть тебе ежевечерне докладывают те, кто на рынке порядок держат, а ты по утрам мне будешь докладывать.

— А на что цены-то?

— А на все! Главное хлеб, соль да сено… Прежде то, что народ больше берет. Ты, Николай Андреевич, все знать должен, что почем у тебя в городе. Сам знать и мне докладывать.