Старик звал себя Маяк. Не то забыл свое настоящее имя, не то отказался от него за ненадобностью. Он жил здесь много лет совсем один, питался рыбой и птицей – на то и другое у него стояли хитрые ловушки. Водоросли, которыми поросла подводная часть острова, старик ел с особенным аппетитом. Пил дождевую воду. Только масло для маяка – жирное, густое, необыкновенно горючее – привозили из Мирте.

Жилищем служила пустая раковина огромного моллюска, закинутая на остров давно забытым штормом. Раковина стояла, как раскрытая книга переплетом вверх. Ее темные створки, поросшие мхом и засыпанные пеплом, служили скатами крыши. Внутри было темновато, но старик не нуждался в свете. Над его головой ночи напролет горел маяк.

Развияр напился воды, которую старик плеснул ему в железную кружку, съел белую, с мягкими костями рыбу, вареную, давно остывшую. После этого лег, и уснул, и проспал, наверное, почти сутки. Когда он разлепил веки, опять был рассвет, старик бродил в камнях у берега, вытягивая из воды гирлянды водорослей, нюхал их, рассеянно надкусывал – и продолжал выбирать дальше. На спине у него можно было сосчитать каждый позвонок. Рваная кожаная юбка хлопала на ветру. Морская гладь казалась розовой, а дальше, над горизонтом, парил великий город, роняя, как звезды, один огонек за другим.

– Задуть-то свечку, – пробормотал старик себе под нос, но Развияр услышал. Аккуратно сложив на мокром камне добытые водоросли, старик поднялся к маяку, кряхтя, пробрался в низкую дверь и исчез. Прошла минута, другая, потом высокое пламя маяка зашипело. Дождем посыпались искры, Развияр испугался – но почти все они гасли, не долетев до земли, и на голову незваному гостю упала только пригоршня пепла.

Погас и маяк. Это было, как закат, случившийся за одно мгновение. Мир вокруг изменился так внезапно, что Развияру пришлось сесть на камень, спасаясь от головокружения.

Раздвинулся горизонт. Открылись корабли, стоящие на рейде, и другие, подходящие из открытого моря. Пропали резкие тени, мир сделался мягким, как вода, а Мирте на горизонте будто вырос, воспарил выше и в утреннем свете показался добрым.

Из низкой двери в основании маяка выбрался старик.

– На маяк чур не ссать, – сказал торжественно, глядя мимо Развияра. – Вон море есть, туда и отливай!

* * *

Они почти не разговаривали. Маяка будто не интересовало, откуда взялся Развияр и что собирается делать дальше. Каждый вечер старик поднимался по лестнице, чтобы зажечь маяк, и каждое утро гасил его, втягивая фитиль с помощью особого механизма. Развияр не мог понять, когда старик спит – казалось, он не ложился никогда, все бродил по камням, вытаскивал рыбу, однажды поймал мясистого красного осьминога и приготовил на жаровне; ни дров, ни хвороста на острове не было, но старик ничего, кроме водорослей, не ел сырьем. Для стряпни он использовал фонарное масло, а посуды у него было на удивление много.

Каждый день мимо маяка проходили корабли. Старик смотрел на них оценивающе, иногда плевал вслед, иногда махал рукой, но ничего не говорил вслух. Развияр видел, как ушла «Крылама». Ему странно было вспомнить, как сам он стоял на ее палубе, и страшно – как мимо двигался поросший ракушками борт.

Он не знал, кто там сейчас, на «Крыламе». Пассажиры давно растворились в городе, остались на цветных мостах под золотыми куполами. А капитан на судне наверняка прежний, и команда тоже… Они уйдут и вернутся. И снова уйдут. Они могут плыть и бродить по всему миру, а он, Развияр, не умеет ходить по воде!

Он провожал каждый корабль с жадностью и надеждой. Он мог бы уплыть, он мог бы вернуться на материк; если бы хозяин Агль знал, что Развияр выжил! Уж он бы точно раскошелился на лодку, чтобы забрать с маяка «свое богатство». Но хозяин, конечно, не знал; может быть, он и сам давно уехал из Мирте, может, уходящая «Крылама» уносила и его…

Далекий город каждое утро вставал на горизонте, парил над водой, переливался радужно, поблескивал золотом, менял цвета и зажигался огнями, и так светился до утра. Развияр не раз и не два пытался представить, что там живут за люди. Высокие, поджарые, со смуглой кожей и золотыми волосами; вот бы посмотреть на их женщин.

Странно, что сидя на камне посреди моря, обветренный, измученный, полуголодный Развияр впервые, может быть, в жизни так много думал о женщинах. Может, так действовал на него прекрасный и недоступный город. А может быть, никогда раньше у Развияра не было столько свободного времени.

Добывать еду и есть. Больше ничего. Развияр бродил по острову, собирая обломки раковин, но их было мало, тусклых, некрасивых. Он помогал старику разделывать рыбу и – иногда, если повезет – ощипывать пойманных птиц. Старик молчал. Развияр смотрел на рыбью чешую, сложенную в узоры, и у него перед глазами возникали страницы переписанных книг – он помнил их почти все.

Однажды днем, спрятавшись в тени маяка, Развияр стал читать вслух – не последнюю книгу о «Путешествии на Осий Нос», а ту, что переписывал раньше, когда «Крылама» только вышла из порта Фер. Это была история о фаворитке самого Императора, очень редкая в Фер и запрещенная в Империи. Хозяин Агль собирался продать переписанный экземпляр в Мирте – за большие деньги. Развияра вовсе не интересовали похождения фаворитки: она одинаково обходилась со всеми мужчинами. Его интересовали картины чужой жизни, приукрашенные, но все-таки похожие на правду.

Развияр читал, полузакрыв глаза, мысленно переворачивал страницу и читал дальше: город у подножия вулкана… Темные лабиринты со слепыми стражниками… опочивальня императора, белые и синие огни… Длинный зал, бассейны, подсвеченные сверху и снизу, толпы придворных, музыканты с морскими раковинами…

Тень маяка переместилась. Развияр перебрался, догоняя ее, на другой камень. Тень раздвоилась и слилась снова; подняв голову, Развияр увидел старика – тот сидел на камне, глядя на далекий город Мирте.

Развияр смутился. Он долго молчал, прежде чем снова начал читать вслух. То ли от жары, то ли от монотонного плеска волн память у него помутилась – он бросил книгу о фаворитке и мысленно открыл другую. Это были «Поучительные сказания о людях, животных и прочих тварях» – разные истории, записанные одна за другой, и невозможно было отличить вымысел от правды. О том, как верные жены летают на праздник к королеве цветов, но палуба воздушного корабля проламывается под ногами неверных жен. О том, как сытуха пожелала стать крыламой. Как дочка дровосека решила выйти замуж. Об огненных личинках, живущих в черном яйце: «Когда треснет скорлупа – выйдет огненная тварь на свободу, и станет служить тебе три дня и три ночи, подчиняясь словам и желаниям. Ей не страшны ни стрела, ни клинок…»

Развияр водил пальцем по ладони, выписывая невидимые знаки; книги рассказывали обо всем, но ни в одной из них не было слова «гекса».

Тень опять переползла. Развияр сидел на солнцепеке, а рядом, тоже на солнцепеке, сидел старик и смотрел на горизонт.

* * *

Старик по-прежнему ничего не говорил. Каждый день, погасив маяк и закончив заботы о пище, он садился в тени, и чуть поодаль садился Развияр. Внимательно смотрел на свою левую ладонь – рано или поздно на ней появлялись воображаемые знаки, тогда Развияр водил по ним пальцем и читал вслух.