На Золотом озере узнали о его приближении уже на следующий день. Конный гонец не успел бы добраться сюда так быстро, но Вигмар Лисица недаром четыре раза в год поджаривал бычка на лесной полянке и приглашал к богатому угощению всех окрестных троллей.

На рассвете, когда туман плотным одеялом висел на ветках, скотницы открыли ворота, чтобы идти на ближнее пастбище доить, и сразу увидели необычное существо. Маленький, с семилетнего ребенка ростом, тощенький большеголовый человечек сидел на земле совершенно по-собачьи, согнув ноги, а выпрямленными руками упираясь в землю. Длиннющий язык касался плеча, широкие уши с вытянутым и загнутым верхним концом подрагивали. По всем мускулам тролля пробегала дрожь, вытянутая бледная мордочка выглядела сосредоточенной и напуганной. Это был Раск – Проворный, еще один из многочисленных сынков матушки Блосы.

– Молния, где Молния?! – Завидев женщин, тролль тут же вскочил и запрыгал перед ними, не входя, однако, в ворота. От неожиданности скотницы вскрикнули и уронили наземь деревянные ведра. – Скорее, Молния! Где Хозяин? Идет Черная Шкура! Идет брат Серой Ведьмы! Всадницы Жадного! Дочери Стылого! Он идет сюда и жжет все по дороге! Он еще вчера вышел! Он хочет пожечь все, все! Я слышал!

Позабыв про ведра, женщины побежали в дом и подняли всех. Вигмар, с растрепанными рыжими косами и всклокоченной бородой, в неподпоясанной рубахе бегом выскочил за ворота. Зайти в человеческий дом никто из троллей не мог, и потому последний из подкоряжных жителей, если уж у него появлялось тут дело, удостаивался чести, какой не видал никто из знатных хёвдингов, – Вигмар Лисица сам выходил к нему за ворота.

– Идет Черная Шкура! – пронзительно визжал тролль, при виде Хозяина Молний отскочив на десять шагов и лихорадочно приплясывая на стылой земле. – Он все ближе! Я слышу, как он идет! Много людей – топ-топ, бум-бум!

И тролль подпрыгивал, как будто земля, дрожащая под далекими шагами врага, обжигала ему лапы.

Вигмар ожидал этой вести и не стал тратить время на разговоры. Сыновья и хирдманы тут же были разосланы по всем дворам и усадьбам созывать войско, а женщины принялись собирать поклажу.

– Эх, отец не дожил! – бормотал Оддглим, сын Гуннвальда Надоеды, торопливо и сноровисто седлая коня. – Вот он бы показал этой шкуре… Запрыгал бы, как фьялли прыгали тогда…

Оддглим, как и многие другие, рожденные в округе Железного Кольца, вырос на рассказах о том, как двадцать семь лет назад Вигмар Лисица со своей первой немногочисленной дружиной отражал нападение фьяллей, желавших завладеть золотом квиттингских гор. Двадцать пять лет назад Вигмар, Гейр, Гуннвальд и другие воины старшего поколения бились с фьяллями в Пестрой долине и в Битве Чудовищ на побережье. Теперь пришел час молодых. Гуннвальд Надоеда, носивший и второе прозвище – Каменный Череп, проживший больше семидесяти лет, теперь сражался в небесной дружине Одина. От новых врагов Золотое озеро защищает его сын, у которого нет другой родины. Напрасно Даг хёвдинг задумал их примирить – теперь поздно, а его миролюбие могло дорого обойтись Железному Кольцу. От Вильбранда хёвдинга из Хетберга еще нет вестей – даже если он и идет на помощь, пока Вигмару Лисице приходится встречать врага в одиночку и рассчитывать только на себя. И на своих людей: сыновей, хирдманов, бондов, рудокопов…

Вигмар решил выступать завтра на рассвете. Он на память знал, сколько воинов может выставить каждый двор, и все они заранее получили приказ готовиться к походу, но собрать войско никак нельзя было быстрее чем за сутки.

Альдона, не успевшая даже расчесать волос и в криво заколотом платье, бегала туда-сюда и собирала то рубахи, то полотно для будущих перевязок, то пшено и сушеную рыбу, то целебные травы в мешочках. Все падало у нее из рук: умом она знала, что и как надо сделать, но душой никак не могла примириться, что завтра утром – уже завтра! – в это же время никого из ее близких тут не будет. Бергвид Черная Шкура, давний враг, которого ненавидели, презирали и о котором столько говорили, действительно идет сюда, чтобы сжечь усадьбу Каменный Кабан и разорить берега Золотого озера, как он уже разорил приграничье и сжег дворы Делянку, Кукушкин Холм, Олений Мох, Арнорово Пастбище… Это не слухи, не домыслы, не древние песни о подвигах – это война, это смерть, это вражда и зло, которым необходимо дать отпор!

День пролетел незаметно; тьма упала сверху нежданно, как злая черная птица. Альдона не чуяла под собой ног; столько дел было переделано, волокуши во дворе уложены и увязаны. О сне никто не помышлял; то и дело скрипели ворота, раздавались голоса и топот копыт – появлялись то из Совиного Камня, то из Ступенчатой Горы, то из Бобрового Ручья. Ормульв Точило привел тридцать человек, Фален бонд приехал с двумя сыновьями и одним работником, но все были полны равной готовности не уступить свою живую землю убийце конунгу. Всех приезжавших не могла вместить усадьба, гостевые и дружинные покои полны, лошади стояли во дворе и на всей луговине перед воротами; ворота не закрывались, на дворе горел большой костер, и дозорные с факелами непрерывно обходили коней. В ночи раздавались голоса, полные лихорадочного возбуждения, мало кто спал. Все это чем-то напоминало праздник, но этот праздник отдавал горьким привкусом беды.

В усадьбе теснилось множество людей, но Альдона уже видела ее опустевшей, и все нынешнее многолюдство казалось ей призрачным. Все были заняты какими-то хлопотами, все были взбудоражены, хотя и старались по примеру хёвдинга держаться спокойно. Альдона снова и снова пересматривала всю поклажу, которую дружина везла с собой; она не боялась, будто что-то забыли, но не могла сидеть сложа руки. И раньше бывало, что весь дом собирался куда-то ехать, хотя бы в Тингваль или даже в Нагорье к Хагиру Синеглазому, где на ее памяти бывали два раза. Но тогда она ехала со всеми и в радостном воодушевлении ожидала поездки, новых мест и встреч с новыми людьми. Теперь же она оставалась дома, а все ее близкие уходили на «пир волков и воронов». Альдона сознавала, что кого-то из братьев или даже самого отца она видит, быть может, в последний раз. Эта мысль так ее ужасала, что в груди холодело; она не хотела об этом думать, но это была правда.

– А вдруг тебя убьют? Что я буду делать, если тебя убьют? – рыдала Ингилетта, вцепившись в руку Эгиля и в своем беспредельном отчаянии даже не понимая, что это не лучший способ подбодрить мужа перед битвами.

Альдоне очень хотелось попросить ее замолчать, но в душе ее билась та же самая мысль: что я буду делать, если вас убьют?

За хозяина в усадьбе оставался Хроар. Вигмар рассудил, что женатый сын, сам отец двоих детей, будет здесь полезнее, тем более что по своему складу Хроар был скорее хороший хозяин, чем великий воин. И еще оставался Лейкнир: он в любом бою принес бы много пользы, но Вигмар не мог требовать, чтобы он шел воевать против собственного отца.

Хильдвина, возбужденная не меньше прочих, расхаживала по гриднице с пылающими щеками, полная лихорадочного оживления, любопытства и даже зависти.

– Ах, почему я не мужчина! – страдальчески повторяла она. – Как бы я хотела отправиться с вами! Уж я бы ему показала!