«Поразительно честные бандиты», – удивилась я. А в том, что меня похитили бандиты, я ни минуты не сомневалась. Кто же еще? Зачем им понадобилось меня похищать, я пока не придумала. Правда, для такого предположения еще не было никаких оснований, разве что в глубине души я желала этого, так как всегда питала склонность к рискованным предприятиям.

Вместо того чтобы предаваться отчаянию, я решила подсчитать свои капиталы. Странное зрелище, должно быть, представляла я, сидя с ногами на диване, окруженная со всех сторон кучками измятых банкнотов. Я насчитала пятнадцать тысяч восемьсот двадцать крон, с некоторым трудом перевела это в доллары, и получилась приличная сумма – свыше двух тысяч. Под деньгами я обнаружила сигареты. Закурив, я поняла, что мне совершенно необходимо сделать две вещи: умыться и напиться минеральной воды. А уже потом я обо всем подумаю.

В этом прекрасно меблированном аэроплане наверняка имелся так называемый санузел. Надо его поискать. По причинам, не совсем ясным для меня самой, я решила вести себя как можно тише, не звать на помощь, пусть они думают, что я еще не очнулась. Кто «они», я не знала, но не сомневалась, что на самолете должны быть люди. Хотя бы пилот, правда?

Зная расположение помещений в нормальных самолетах, я направилась в хвост, без колебаний определив, где у самолета перед, то есть нос. Я подошла к небольшой дверце и уже взялась за ручку, как вдруг услышала голоса, доносящиеся из-за этой двери. Я осторожно отпустила ручку и приложилась ухом. Попробовала в нескольких местах и наконец нашла точку, где было кое-что слышно.

Люди за дверью разговаривали по-французски, что меня вполне устраивало. В целом их беседа доносилась до меня нечленораздельным шумом, но отдельные фразы звучали вполне отчетливо, и то, что удалось разобрать, оказалось чрезвычайно интересным.

– Идиотская история! – услышала я сердитый и уверенный голос. – Не можем же мы перетрясти всю Европу, сантиметр за сантиметром!

– Эх, надо ж было так ошибиться! – воскликнул с раздражением другой голос. – И убить ее мы не можем, вообще ничего ей не можем сделать, пока не скажет…

Дальше ничего нельзя было расслышать, но вот неожиданно прорвалось несколько отчетливых фраз:

– Да нет, наверняка поймет. А если даже и не поймет, достаточно того, что сообщит в полицию. Хотя бы о том, что увидит!

– Так какого черта нужно было тащить ее с собой?

– Другого выхода не было. Теперь уже ничего…

Голоса звучали приглушенно, я с трудом улавливала лишь обрывки фраз:

– …так она нам и скажет! Ты бы на ее месте сказал?

– У меня идея! Предложим ей вступить в дело.

– Шеф не согласится!

– Дурак! Зато она согласится, все скажет, а потом несчастный случай…

И дальше опять неразборчивый гул голосов, из которого я понимала лишь отдельные слова:

– …в долю… процент согласуем… можно наобещать…

– …неплохо придумано!

– …ни в коем случае не выпускать. Стеречь как зеницу ока до прибытия шефа…

– …наш единственный шанс – вытянуть из нее до этого…

– …если не забыла…

И опять неразборчивый шум, перекрытый властным голосом – видимо, старшего в компании:

– Ясное дело, потом ликвидировать, но бесследно! И не так халтурно, как обычно ты работаешь, а действительно никаких следов. Мы не можем рисковать.

– А не проснулась ли она? – вдруг с тревогой спросил другой голос. Одним кенгуриным прыжком я оказалась на своем диване, но не легла, решив, что сидеть имею право, а изобразить на лице состояние полной прострации мне не составит ни малейшего труда. Дверь, однако, оставалась закрытой, как видно, они не торопились проверить, в каком состоянии я нахожусь.

«Что же все это значит, черт подери? – думала я, сидя на диване с совершенно идиотским выражением на лице. – Что такое я должна им сказать? О какой ошибке они говорили? Сказать?.. А, так, значит, покойник… Дал маху, что и говорить. Действительно, ошибочка…»

Услышанное произвело на меня столь сильное впечатление, что я полностью пришла в себя и начала сосредоточенно обдумывать создавшееся положение. Значит, меня обременили какой-то потрясающе важной тайной. Минуточку, что он там говорил? «Все сложено сто сорок восемь от семи, тысяча двести два от „Б“, как Бернард, два с половиной метра до центра». Так, что еще? Ага, «вход закрыт взрывом». Нет, что-то еще было. О рыбаке, кажется. Нет, не о рыбаке. «Связь торговец рыбой Диего». И еще что-то. Что же? А, вот: «Па дри». И не закончил. Интересно, что бы это все значило?

«Перетрясти всю Европу…» Видимо, они что-то где-то спрятали и зашифровали место, а этот блаженной памяти придурок доверил мне шифр. Действительно, нашел кому… А теперь эти негодяи за стеной хотят, чтобы я сообщила его им, если помню. Помню, а как же! Только сохрани меня Бог проронить хотя бы слово. Ясно, что потом меня сразу пристукнут – и поминай как звали. Сами так сказали. Могут и сейчас это сделать, чего проще – вытолкнуть из самолета, вон сколько кругом воды! А кстати, что это за вода? И куда мы, собственно, летим?

Я взглянула на часы. Они еще шли и показывали 12 часов 15 минут. Я машинально их завела и принялась размышлять. Вода и вода, куда ни глянь, а летим мы на очень большой высоте. Столько воды – это наверняка какой-нибудь океан, на море не похоже, его не хватило бы, нечего и говорить.

Я вытащила из сумки свой драгоценный атлас, от одного прикосновения к которому испытала величайшее счастье, слегка, правда, омраченное создавшейся неприятной ситуацией. В моем распоряжении было два океана – Атлантический и Тихий. Самолет наверняка поднялся из Копенгагена, это отправная точка. Так, дальше. Я не могла проспать двое суток, иначе бы часы остановились. К Атлантике – налево, к Тихому океану – направо. Если бы это был Тихий океан, нам пришлось бы пролететь всю Европу и Азию. Нет, слишком далеко. Ага, вот еще много воды к югу от Индии, между Африкой и Австралией, но и здесь пришлось бы лететь через всю Европу. Из Копенгагена до Сицилии самолет летит пять с половиной часов, я знаю. А сколько времени я была без сознания?

Подумав, я пришла к выводу, что от десяти до одиннадцати часов. События в игорном доме развернулись около полуночи – может, в полпервого. Значит, прошло около одиннадцати часов. Как бы ни спешили мои похитители и какими бы средствами ни располагали, они никак не сумели вылететь раньше, чем через два часа. Ведь на Конгенс-Нюторв нет аэродрома, до него им пришлось добираться, да еще тащить меня в виде бесчувственной колоды, что отнюдь не ускоряло движения. А тащили меня, по всей видимости, осторожно, не волокли же, парик вон на голове остался… А раз говорят об ошибке, значит, меня они не предвидели, я для них неожиданность, это обстоятельство должно было задержать их. Так что и три часа можно накинуть.

Атласа мне уже было мало; я вытащила из сумки маленький календарик польского Дома книги, который уже не раз помогал мне в разных житейских перипетиях. Несколько минут сложных расчетов и многократные выглядывания в окно с целью установить положение солнца утвердили меня в мысли, что я лечу над Атлантикой, что в том месте, где я нахожусь, должно быть десять часов или девять тридцать и что мы летим в юго-западном направлении. Точнее, более в южном, чем в западном. И если вскоре под нами покажется суша, то это должна быть Бразилия.