– Что такое «море»? – спросил Аш. – И почему морей только два? И кто предопределил, чтобы те два дядьки упали с ворот?

В качестве ответного хода Сита нарядила своего приемного сына по-индусски и отвела в городской храм, где за несколько монет жрец в желтом облачении нанес мальчику на лоб пятнышко красной краской и Аш пронаблюдал за тем, как Дая Рам совершает пуджу перед древним бесформенным каменным столбом, символизирующим бога Шиву.

У Акбар-хана было много друзей в Дели, и в обычных обстоятельствах он пожелал бы задержаться там подольше. Но в этом году он ясно чувствовал странные и тревожные подспудные настроения в обществе, и речи друзей нарушали его душевный покой. По городу ходили темные слухи, на узких шумных улочках царила напряженная атмосфера сдержанного зловещего возбуждения. Все это вызывало у него острое предчувствие надвигающейся беды.

– Что-то неладное затевается. В воздухе пахнет бедой, – сказал Акбар-хан. – Это не сулит ничего хорошего вашим соотечественникам, друг мой, а я не хочу, чтобы с нашим мальчиком приключилась какая-нибудь неприятность. Давайте уйдем отсюда куда-нибудь, где воздух чище. Города мне не по душе. Пороки и всякая мерзость плодятся в них, что мухи в навозной куче, а сейчас здесь зреет нечто худшее.

– Вы имеете в виду восстание? – спросил Хилари, нисколько не обеспокоенный. – То же самое можно сказать о доброй половине Индии. И по-моему, чем скорее оно начнется, тем лучше: нам необходим взрыв общественного недовольства, чтобы очистить воздух и пробудить от летаргического сна самодовольных болванов в Калькутте и Симле.

– Оно, конечно, верно. Но взрывом может и убить, а я не хочу, чтобы мой мальчик расплачивался за ошибки своих соотечественников.

– Вы хотите сказать, мой мальчик, – поправил Хилари с легким неудовольствием.

– Ладно, наш. Хотя меня он любит больше, чем вас.

– Только потому, что вы его балуете.

– Вовсе нет. Просто я люблю его, и он это знает. Он плоть от плоти вашей, но дитя моего сердца, и я не хочу, чтобы он пострадал, когда разразится гроза, – а она непременно разразится. Вы предупредили своих английских друзей в военном городке?

Хилари сказал, что делал это неоднократно, но они отказываются верить предупреждениям, и вся беда в том, что не только высокопоставленные чиновники на местах, члены совета в Калькутте и государственные служащие в Симле почти ничего не знают о настроениях народа, которым правят, но и многие армейские офицеры плохо о них осведомлены.

– В былое время дела обстояли иначе, – сказал Акбар-хан. – Но генералы теперь состарились, разжирели и устали от службы, а офицеры переводятся с одного места на другое так часто, что не успевают узнать обычаев своих подчиненных или заметить, что сипаи начинают роптать. Мне не нравится история, случившаяся в Барракпоре. Правда, там взбунтовался всего один сипай, но, когда он застрелил своего офицера и угрожал убить самого генерала-сахиба, его товарищи молча наблюдали за происходящим и не пытались вмешаться. Однако, по моему мнению, было крайне неразумно расформировывать полк после казни преступника, ибо теперь к великому множеству недовольных прибавились еще три сотни человек, не имеющих хозяина. Из этого выйдет беда, и, думаю, очень скоро.

– Я тоже так считаю. И когда вспыхнут волнения, мои соотечественники будут потрясены и взбешены подобным вероломством и неблагодарностью. Вот увидите.

– Возможно… если мы доживем до этого, – сказал Акбар-хан. – Вот почему я и говорю: давайте отправимся в горы.

Хилари упаковал свои ящики, часть которых оставил на хранение в доме одного своего знакомого в военном городке за Грядой. Перед отбытием из Дели он намеревался написать несколько писем, которые следовало написать еще много лет назад, но снова отложил это на потом, поскольку Акбар-хану не терпелось поскорее покинуть город, а у него будет полно времени для столь тягостного дела в горах, где царят мир и покой. Кроме того, он так долго никому не писал, что месяц-другой задержки не имеют никакого значения. Утешившись этой мыслью, профессор засунул пачку оставшихся без ответа писем, включая полдюжины адресованных покойной жене, в картонную коробку с надписью «срочное» и обратился к занятиям поинтереснее.

Весной 1856 года из печати вышла книга «Неизвестные диалекты Индостана» (том 1, проф. X. Ф. Пелам-Мартин, бакалавр гуманитарных наук, доктор естественных наук, член Королевского научного общества, и прочая, и прочая), посвященная «светлой памяти моей жены Изабеллы». Второй том данного сочинения был издан только осенью следующего года и содержал более пространное посвящение: «Аштону Хилари Акбару, с надеждой пробудить в нем интерес к предмету, доставившему бесконечное наслаждение автору. X. Ф. П.-М.». Но к тому времени и Хилари и Акбар-хан уже полгода как лежали в могиле, и никто не потрудился поинтересоваться, кто же такой Аштон Хилари Акбар.

Экспедиция двинулась на север, в направлении Терайи и предгорий Дуна, и именно там в начале апреля, когда воздух начал нагреваться и ночная прохлада отступила, их постигло несчастье.

Несколько пилигримов из Хардвара, которых они гостеприимно приняли на ночлег, принесли с собой холеру. Один из них умер в темный предрассветный час, а остальные в страхе бежали, бросив тело товарища, найденное слугами поутру. К вечеру трое людей Хилари заболели, и холера столь быстро справилась со своим черным делом, что ни один из них не дожил до рассвета. В лагере началась паника, многие похватали свои пожитки и скрылись, не истребовав расчета. А на следующий день тяжело занемог Акбар-хан.

– Уходите отсюда, – прошептал он Хилари. – Берите мальчика и бегите прочь поскорее, иначе тоже умрете. Обо мне не печальтесь. Я увечный старик, вдовый и бездетный. С чего мне бояться смерти? Но у вас мальчик… сын, который нуждается в отце.

– Вы были для него лучшим отцом, чем я, – сказал Хилари, держа друга за руку.

Акбар-хан улыбнулся.

– Я знаю, ведь ему принадлежит мое сердце. И я научил бы его… я научил бы его… Но уже слишком поздно. Уходите скорее.

– Нам некуда идти, – сказал Хилари. – Разве можно убежать от черной холеры? Коли мы уйдем, она уйдет с нами, а я слышал, в Хардваре умирает свыше тысячи человек ежедневно. Здесь всяко безопаснее, чем в городе, и вы скоро поправитесь – у вас достаточно сил, чтобы выздороветь.

Но Акбар-хан умер.

Хилари скорбел о смерти друга сильнее, чем некогда скорбел о кончине жены. После похорон Акбар-хана он уединился в своей палатке, написал два письма в Англию – одно брату, другое своему адвокату – и, вложив в них кое-какие находившиеся при нем документы и дагерротипы, аккуратно завернул оба в промасленный шелк. Запечатав пакет воском, профессор вновь взялся за перо и начал третье письмо – запоздалое письмо брату Изабеллы, Уильяму Аштону, которое собирался написать много лет назад, но почему-то так и не написал. Однако он спохватился слишком поздно. Холера, убившая Акбара-хана, протянула свою костлявую руку и дотронулась до плеча Хилари – и перо дрогнуло, прекратило свой бег и упало на пол.