Теар поднял голову, и я подумала, что сейчас он просто ляжет в постель. Но он приблизился к моему лицу и медленно поцеловал. Я почувствовала, как между моих ног снова стягивается тугой узел. Я потерлась бедрами о него, и мужчина застонал. Я чувствовала, что несмотря на разрядку, чего-то не хватает. Внутри себя я ощущала вязкую пустоту.

Теар впился пальцами в мои горячие бедра и резко вошел в меня. Я охнула от резкой боли, слеза скатилась по моей щеке, и я зажмурила глаза. Мужчина замер. Когда я открыла глаза, он с недоумением смотрел на меня затуманенными глазами.

— Прости, — прошептал мужчина и накрыл мои губы своими. Боль отступала, когда я почувствовала толчок внутри себя. Казалось, что меня распирает изнутри, там просто нет места. Но постепенно я вновь стала ощущать нестерпимый жар между ног, горячее напряжение. Теар двигался внутри меня, но напряжение только нарастало, пока не взорвалось тысячью феерверков. Кажется, я кричала, когда южанин с еще большей силой вонзился в меня и громко застонал.

Неизвестно сколько мы пролежали, сплетясь телами. Теар гладил мое лицо, когда его рука обмякла и замерла. Я открыла глаза и взглянула на него. Южанин мирно спал. Я не стала сразу выбираться из его крепких объятий. Хотелось еще чуть-чуть побыть в кольце его твердых рук. Но рассвет неумолимо приближался, и я выскользнула из тягучего плена.

Я замоталась в шкуру и села у очага. Пошерудив кочергой, смогла расшевелить угли, и слабенький огонек вновь заплясал. Я смотрела на своего любовника, на его мирный сон и не могла поверить, что сделала это. Когда первые лучи солнца высветлили непроглядную тьму, я поднялась со стула и оделась. Пришло время уходить.

5

Теар

Нельзя сказать, что эта битва была проиграна. Выигравших просто не оказалось. Когда северяне напали на нас, была глубокая ночь. Часовых сняли тихо, и нападение стало неожиданностью для нас. Мое войско превосходило северян почти втрое, но нас это не спасло. Заспанные войны выскакивали из палаток и тут же погибали, не успев и махнуть мечом. Слишком много погибло прежде, чем мы начали давать отпор. Но когда мы полноценно приняли бой, северяне не смогли нам противостоять.

Убивая всех на своем пути, я пробивался к магам с даром огня. В выживших нашел только троих, но и их хватило, чтобы зажечь лагерь. Огонь кольцом окружил палатки, и при свете наши войны стали видеть своих противников. Северяне потеряли преимущество. Их войско, вооруженное хуже южан, начало заметно редеть. Но и мы к тому моменту почти всех потеряли. Когда противников осталось не больше пары десятков, я услышал, как затрубил рог. Северяне кинулись отступать в лес.

— Не преследовать! — я дал команду, чтобы остановить остатки своего войска, кинувшегося преследовать врагов. Нас оставалось чуть больше двух сотен — почти половина былого войска.

Солдаты застучали по щитам, радуясь победе. Но я поднял руку, требуя тишины. Чувство, что что-то не ладно, не покидало меня. Лес был беззвучен, тихо падал снег. «Что-то не так». Я чувствовал это интуитивно, своей сущностью.

И интуиция не подвела меня. Лес зашумел, раздался жуткий гул. Смерч вырвался из чащи, взметнув снег. Резкие порывы ветра разносили лагерь, валили людей с ног. Острые льдинки впивались в кожу, метель обжигала ледяным холодом. Маги огня попытались поднять огненный круг, но все их попытки были безуспешны.

— Скорее в лес! — я пытался перекричать вой ветра.

Солдаты пытались пробраться по сугробам к спасительным деревьям, но многие падали и уже не могли встать. Когда пурга прекратилась, мы увидели, что нас осталось дюжина. От почти пяти сотен войска остались только крохи. Всю провизию, припасы, палатки унесло. Нам негде было укрыться, и кучка южан осталась один на один с жестоким северным лесом.

— Доберемся до ближайшего лагеря, — мы направились через лес, зная, что у нас мало шансов выжить. Беда не заставила себя ждать — северяне вернулись, чтобы добить выживших. Мы рубили и резали друг друга. И в итоге я остался один. Последний северянин, худой и юный, успел лишь вскользь рубануть меня мечом. Я оказался проворней, и теперь с тоской смотрел на труп безусого мальчишки, которому дали меч и отправили воевать.

Я не хотел умирать, жажда жизни заставляла меня делать шаг за шагом по непролазным сугробам. Капли крови оставляли дорожу — словно указатель, куда ушел последний выживший. Поднялась метель, и идти стало сложнее. Холод проникал под кожу, каждая косточка заледенела внутри меня. Мои силы были на исходе. Я знал, что нельзя засыпать. Заснуть в зимней чаще — значит уснуть навсегда. Но я не мог противиться этому манящему мягкому снегу. И в один момент, я понял, что не могу сделать очередной шаг. Я рухнул в сугроб не в силах шевелиться.

**

Сны были яркие, даже слишком. Я гулял по цветочным садам, слушал журчание фонтанов и пение птиц. Я снова был дома, в Асшерии. Я пил сладкое южное вино, срывал с деревьев персики. Там была и Шанти. Я смотрел в ее золотистые глаза, радостно кружил ее в танце. Она смеялась и прижималась ко мне, заставляя кровь вскипать в венах.

Иногда меня выкидывало из сна. Тогда я натыкался взглядом на замшелые деревянные балки. Где я? Я не успевал произнести это, как снова возвращался в благоухающий южный сад. Шанти обнимала меня, кружилась вокруг. Я больше не хотел просыпаться. Но вдруг глаза цвета меда превратились в лед.

Меня снова окружали замшелые балки. Но теперь я видел рядом девушку с глазами цвета льда. Я не мог рассмотреть ее черты, отблески пламени скакали по ее лицу, создавая причудливые тени. «Кто ты?» — хотел спросить я, но язык меня не слушался. Кровь стучала в висках, комната расплывалась перед глазами. Я собрал последние силы, чтобы сказать:

— Меня зовут Теар.

Сады поблекли, вино стало кислить, а птицы перестали петь. Я пытался поймать за руку Шанти, но она все время ускользала. Наконец, я смог взглянуть в ее лицо, но натолкнулся на серые глаза. Ее черты стали меняться, я больше не узнавал свою любовницу. Но и не мог рассмотреть новое лицо. Я видел каждую черту, но не мог сложить картинку воедино. Это была уже не Шанти.

Незнакомка гладила мое лицо. Ее рука была удивительно теплой и приятной. Она двигалась ниже, и я почувствовал непреодолимое влечение к сероглазой. И я коснулся ее в