Наверное, это бесполезно. Нет смысла идти против системы — Ильсо ошибался. А теперь и вовсе пропал, если не стал жертвой Человека. Но зачем? Зачем он показал ему Истинных — силу, способную справиться с Империей?

Они не оставили ничего. Только слабость и острый холодок под грудью. И теперь, в ночи перед нечестной битвой, он крепчал. Этот маленький холодный огонек рос и превращался в стальной шар внутри, река глушила страх и сомнения, и сталь забирала боль. Ненависть гасла в морозных волнах, обида стиралась, и приходило понимание Истины. Того, что он должен делать.

Остаток ночи, до сборов, он провел в бдении. Поутру Гнехт окликнул его, и Когон не задавал вопросов. Он подошел к месту сбора и оседлал варга. Орки озирались на него и шептались безо всякого стеснения, но он дернул поводья. Где бы ни было сейчас его племя, оно не проиграет.

Пыль бросалась в глаза, оседала на лицо и доспехи, мощные лапы варга тоже покрылись серой пеленой, но Когон гнал лишь вперед. Он не оборачивался на своих сослуживцев, он хотел лишь скрыться с глаз.

Он мчался вдоль Вьюнки, по дороге у рваного берега, не имея особой цели, пока ему не преградил путь всадник. Такой же покрытый пылью и потом силуэт, с лицом, повязанным платком, верхом на варге.

— Не спеши, Когон, — говорил Гнехт. — Если скроешься, тебя объявят дезертиром. Как твоего дружка-эльфа, помнишь о таком?

— Где он? — Когон натянул поводья, варг резко остановился, поднимая очередной столб пыли. — Эльфов даже не нанимали, чтобы объявить дезертирами.

— Однако он исчез. И очень интересно, что же случилось с тобой в момент его пропажи. Наш Император слишком учтив, чтобы задавать неудобные вопросы, но мы с тобой не чужие.

— Ты ведешь орков уничтожать орков! И после этого мы не чужие?? — Когон прорычал. За спиной послышался топот. Отстающие орки приближались.

— Будущее за Империей, и я выбрал его. В племени мы доживали последние дни. Не люди, так змееголовы поработили бы нас! И что-то мне подсказывает, у нас бы не было выбора сдаться самовольно, — он подал знак приближающимся. — Зря старейшина не одобрил союз, мы могли бы стать частью Империи.

— Напомни мне, Гнехт, когда захват и разорение земель стало считаться союзом? — Когон сплюнул, и, гася подступающий озноб, приблизился к нему. Но Гнехт развернулся, и его варг сорвался с места.

За столбом пыли Когон почти не видел его, но направление осталось неизменным: орки направлялись к истоку реки. Что-то подсказывало, не было здесь никакого племени. Гнехт просто должен был расправиться с несогласными. И если так, то… вероятно, он не одинок в своих мыслях.

Когон на миг обернулся. Вместо соплеменников он увидел серые фигуры, слившиеся с дорожной пылью — все, как один, следовали за предводителем. Интересно, какую байку придумал для них Гнехт?

Но в том, что они направлялись к племени, он не соврал. Совсем скоро, когда река начинала поворот, они обнаружили мостик. А за ним — догорающий костер. Котелок был брошен рядом.

— Сюда! — Гнехт спрыгнул на землю, перебрался на другой берег и первым вошел в заросли. Сунул руку в тлеющие угли. — Еще горячие. Обыскать местность!

Орки разбрелись по округе, Когон осмотрелся. Костер, с дюжину палаток, брошенная посуда, одежда. Здесь вправду кто-то был. И покинул дом не позднее, чем с час назад.

Пахло едой. Даже головешки впитали в себя запах жареного мяса. Когон выдохнул: им удалось уйти. Борьбы не будет, и теперь главное вернуться.

— Тощая задница Бронга, они улепетнули! — из зарослей показался Йорхен — крепкий орк, ранее служивший в гарнизоне. — Мы прошлись по округе, варгов пустили по следу, но они еще не вернулись. — Он утер пот со лба и поставил руки на пояс. — Будем ждать?

— Главное найти старейшину, — Гнехт кивнул товарищу. — Остальных отыщем позднее.

— Вы явно бредите, — Когон вмешался. Из горла вырвался протяжный рык. — У вас нет семей? Сородичей? Друзей, с кем вы выпивали, глядя на закат? Они — наше племя!

Орки переглянулись и залились хохотом. Йорхен похлопал его по плечу:

— Когон, ты славный малый, но орки — это прошлое, чуешь? Мы вступили в новую жизнь. Император позаботится о нас.

— Он уже позаботился, — Гнехт его поправил, — когда пришел в наше племя.

— Точно, — Йорхен хмыкнул. — Наши семьи мертвы во благо высшей цели, и мы — часть ее воплощения.

Когон осторожно вырвал руку, посторонился. Что он пропустил, когда был в забвении? Это ли его сородичи? Где их вздорный нрав и дерзкие речи? Где ярость и былое высокомерие? Где настоящие орки?

— Жаль, что это другое племя, — Йорхен почесал нос, поморщился. — Своих бить куда приятнее.

— Так бей! — Когон накинулся первым. Что-то громыхало у него в висках, и холодели ладони, но оттого крепче он сжимал топоры. К горлу подступал тот самый ком, что засел где-то под сердцем, и ноздри раздувались от тяжелого дыхания.

На кончиках пальцев кипела ярость, она буквально рвалась наружу, вселяясь в лезвия невидимым духом. И лезвия слушались его волю.

— А-ар-рр! — Когон замахнулся вновь, Йорхен только и успел округлить глаза, топор вошел в его ключицу, Гнехт вынул меч.

— Ты мертвец, Когон. Нас больше, — он говорил, и на его голос плотным кольцом сходились бывшие сородичи. Послышался звон стали — все, как один, достали оружие из ножен. — Но мы посмакуем твою смерть.

Он сделал выпад, Когон невольно уклонился. «Умей отступить вовремя» — указ старейшины Укмара запоздало возник в голове. Теперь уже некуда отступать, это — его бой.

И Когон побежал в атаку. Выхлестнув наружу всю обиду, вложив боль в последний рывок, он замахнулся. Но теперь Гнехт не тронулся с места. Он выставил блок. Его двуручный меч, как щит, принимал отчаянные удары, но не получал никакого урона. Когона душила злоба. Как он мог… предать?

— Дерись со мной! — он выпалил в сердцах, опуская на колени дрожащие руки. Он слишком давно не был в битве, он потерял форму. Он потерял свой мир.

— Уймись, Когон. Дай мне руку, и я сделаю тебя героем в глазах Императора. Только прими наш новый народ.

Топор оттягивал руку, и Когону показалось, что не оружие он держит, а камень — горный валун, взгроможденный на его плечи. Он тянет его, и никто не может помочь его сдвинуть, а орки — его бывшие соплеменники — восседают верхом.

Зурха улыбалась ему бледными губами, и ее лицо таяло среди алых цветов — таких же прекрасных, как она сама. Она ждала его дома,