Дальнейшие полчаса оба собеседника выкладывали друг другу свои резоны, и если со сроком доставки груза вопрос больше не обсуждался, то сумма оплаты фрахта вызвала бурные дебаты. Однако договаривающиеся стороны понимали, что на данный отрезок времени каждый из них является спасением для другого, и потому в конце концов достигли соглашения.

– Ваши товоты трутно оспорить. Вы меня убетили, господин Арсенин. Сумма оплаты фрахта бутет составлять семь тысяч пятьсот фунтов стерлингов, срок тоставки груса то места насначения – восемь нетель. Нас нетрутно найти, наша контора располагается непоталеку от Пассажирского вокзала. Приглашаю вас савтра в три часа пополутни посетить нашу контору по атресу: улица Пушкинская, том нумер семнатцать, гте вы смошете потписать контракт. И я уполномочен заявить, если танный фрахт бутет исполнен вами бесукорисненно, то наше сотрутничество мошет иметь взаимовыготное протолжение. А сейчас посвольте откланяться. – Гедссон в знак окончания переговоров поднялся из-за стола и протянул Арсенину руку.

– Очень рад, что мы нашли общий язык, господин Гедссон. Уверен, что руководство вашей компании останется довольным вашим, несомненно, верным выбором, – поднялся из-за стола моряк, ответив на рукопожатие.

– Та! Это у меня сеготня полно тел, а вы можете протолжать оставаться гостем этого славного заветения. Все, что вы сеготня сакашете, – за счет нашей компании. – Гедссон отвесил капитану на прощание уважительный поклон и направился к выходу.

– Это все, конечно, замечательно, но как-то не вовремя, – озорно усмехнулся Арсенин, глядя в спину уходящему шведу. – Эх! И чего ж я тогда сегодня к Либману не пошел-то?

Семь недель спустя. Португальская колония Мозамбик. Порт Лоренсу-Маркиш

Слегка покачиваясь на легких волнах, «Одиссей» замер возле каменного языка грузового причала. Арсенин, пребывая в отличнейшем расположении духа, поднялся на мостик. Переступив через комингс, он вполуха выслушал беглый доклад вахтенного, снял фуражку, вытер лоб платком и улыбнулся собственным мыслям. Благо есть чему радоваться. Пройдя Суэцкий канал, судно почти все время следования до Мозамбика шло под попутным ветром, и удалось обойтись без дополнительных бункеровок, сэкономив тем самым довольно-таки дорогой уголь.

Продолжая улыбаться, Арсенин, наблюдая, как мельтешат чернокожие грузчики, оперся на поручни. Рабочие резво и, на удивление, почти без понуканий со стороны одинокого белокожего управляющего, перетаскивали ящики с парохода на берег и об отдыхе даже не заикались.

– Всеслав Романович! Доклад о текущем состоянии судна сейчас представить или уж вечером с обычным рапортом отчет дать? – окликнул Арсенина старший помощник Политковский, поднявшийся на мостик через несколько минут после капитана. – Кстати! Мы назад пустые пойдем или груз какой-никакой прихватим?

– С докладом и до вечера подождать можно, Викентий Павлович, – повернулся к помощнику Арсенин. – Особых неприятностей у нас нет; полпути под парусом шли, машину почти не запускали. Механикус наш Никита Степанович о поломках в машинном отделении ничего не докладывал, бункера почти полные… Рангоут и такелаж в порядке, менять вроде бы ничего не нужно, только что запасы провизии и воды пополнить… А насчет груза – пока не знаю. Если наши наниматели в обратный путь ничего не снарядят, то за пару дней, что мы здесь стоять будем, попробую что-нибудь найти. Ну а если и пустыми назад пойдем – тоже невелика беда. Чухонец платит!

– Всеслав Романович! Давно у вас спросить хочу, но все как-то недосуг было. Насколько я помню, вы ведь Оренбургской губернии уроженец? – Политковский дождался утвердительного кивка капитана, после чего продолжил: – А как же вы в море-то попали?

Арсенин вынул портсигар, предложил папиросы собеседнику, прикурил сам и только после этого ответил:

– Верно говорят, Викентий Павлович, что от книг все на свете зло и неприятности. Я в детстве и отрочестве книги про океаны да про морские путешествия страсть как любил, вот и заболел морем навечно. А ведь папенька мне другую стезю пророчил… – Арсенин выпустил струю дыма, повернулся лицом к горизонту и замолчал, погрузившись в воспоминания.

В конце июля 1863 года в г. Оренбурге в семье коллежского асессора Романа Никифоровича Арсенина, служащего по почтовому ведомству, произошло радостное событие – у него родился сын, которого назвали Всеславом. Мальчишка на радость родителям рос здоровым и смышленым.

Беззаботное детство с играми в казаков-разбойников, путешествиями на крепостной вал, частыми скороспелыми драками и столь же скорыми примирениями длилось недолго.

Когда Всеславу исполнилось восемь лет, родители отдали его в гимназию. Учился он достаточно хорошо, впитывая знания без особого напряжения, но и прежних своих друзей и забавы не забывал. Вряд ли кто-то мог назвать его первым сорванцом в гимназии, но и в списке «благонамеренных» учеников фамилию «Арсенин», как ни старайся, тоже не отыскали бы. И кто знает, кем бы вырос сорванец, если бы не поездка с родителями в Петербург. Книги о кораблях и приключения на море и до этого эпохального путешествия занимали первые места как на книжных полках, так и в сердце подростка, но после того как Всеслав побывал с оказией в Кронштадте, воочию увидел море и корабли, он заболел романтикой дальних странствий всерьез и надолго. А после посещения Петербургского морского музея болезнь из латентной перешла в активную фазу и лечению уже не поддавалась.

Вернувшись в родной Оренбург, Всеслав накупил у букиниста книг по морской практике и судостроению и приступил к их изучению, а в гимназии, к вящей радости наставников и родителей, стал проявлять особое прилежание в изучении математики и иностранных языков.

Случись его увлечение чуть раньше, к зрелым годам он успел бы переболеть морской романтикой и, может статься, занялся бы собиранием колониальных диковин. Чуть позже – и страсть ко всему морскому не совладала бы с житейскими заботами. Однако увлечение пришло именно тогда, когда мальчик еще не успел пресытиться мечтой, и сохранилось до того мгновения, когда настало время выбирать жизненную стезю.

Отец Всеслава мечтал увидеть сына офицером или, на худой конец, инженером. И едва семнадцатилетний отпрыск окончил гимназию, как по настоянию отца поступил в первое военное Павловское училище. Единственное, что примиряло молодого Арсенина с казарменным бытом, – то, что училище находилось в Петербурге, и редкие увольнительные он посвящал поездкам в Кронштадт, где мог вдоволь любоваться морем и кораблями. И хотя со временем юноша втянулся в дисциплину, принял порядки своей Alma mater и даже научился извлекать из них некоторое удовольствие, как в детстве изюм из сладкой булочки, мечтам отца не суждено было сбыться. На втором году обучения Всеслав дрался на дуэли, и хотя сия эскапада обошлась без смертоубийства, ран и увечий, Арсенина отчислили из корпуса.

Ничуть не расстроившись по данному поводу, он подал документы в Петербургские морские классы, после чего его детская мечта стала приобретать вполне осязаемый вид.