Не буду долго рассказывать, КАКИЕ были подключены «рычаги», начиная от министра культуры и заканчивая зам. командующего ОКРУГА, дабы оставить меня при оркестре в Киеве, но всё — тщетно!

В результате, 26 ДЕКАБРЯ, остриженный под ноль, я появился в городе Коммунарске, в «убитой» войсковой части. Местные офицеры никак не могли «вдуть», что это за странный пацан так настойчиво и не вовремя рвётся служить. Повеселившись по полной, определили меня(международного лауреата!!!) в… автороту в качестве мастера-химика.

В армейской самодеятельности. 1972 г.

По всему полку немедля разнеслась новость о «химике» с высшим образованием. «Высшее» среди срочников имелось только у одного грузина, который, следуя давнему грузинскому обычаю, купил его за рубли.

На третий день ко мне пришёл знакомиться завклубом прапорщик Попов.

— Музыкант? — спросил.

— Музыкант, — ответил я.

— А пианину собрать сможешь?

— Из чего собрать, из запчастей к автомату Калашникова? — поинтересовался я.

— Ну зачем же «к Калашникову». Вот!

И он протянул мне два мешочка. В одном были клавиши, а в другом молоточки…

Вы не поверите, двое суток каторжной работы… И «пианина» заиграла!!!

Подобного чуда не ожидал никто! Через клубную сцену (без брехни!) прошёл ВЕСЬ личный состав части. Каждый считал нужным побренчать на ТОМ, что ещё недавно являло собою дрова, и одобрить.

Довольный как слон завклубом смотался к командованию и отрапортовал о невероятном достижении в сфере культуры, после чего меня НЕОЖИДАННО… отправили в отпуск. Через неделю после призыва! Где вы такого (как говорят в Одессе) видели?

И понятно изумление моих домашних, когда я, уже оплаканный всеми и отправленный на долгий год служить в Красную армию, через НЕДЕЛЮ с бухты-барахты возникаю дома. В совершенно жутком ватнике, в кармане которого мой предшественник разлил пол-литра клея, в солдатской ушанке 1918 года выпуска, с немытыми руками и небритый…

И естественно, моя бабуля, видавшая виды и ситуации похлеще, вполне резонно «вычислила» — «ДЕЗЕРТИРОВАЛ! Любимый внучок! Не выдержал солдатской муштры!»

Проснувшись утром, я увидел стоящую над кроватью бабулю. В руках у неё был узелок, лицо было решительно и напряжено…

— Вова! Ты должен СДАТЬСЯ!

— Кому? — спросонья не врубился я.

— Ты должен сдаться ВЛАСТЯМ! Я — с тобой! Скажем им, что ты у нас лауреат, что в армии — первый раз, что явился С ПОВИННОЙ!

— А это что? — кивнул я на узелок.

— А это продукты! Тебе — В ТЮРЬМУ!

Я начал ржать, а бабушка никак не могла понять — или я тихо тронулся, или её жизненный опыт стал давать сбои. А поскольку в своё время натерпелась от весёлого сталинско-советского быта, то поверила мне ох как не сразу!

Смех смехом, но сколько потом я ни рассказывал знакомым о том, что умеючи можно из армии приехать в отпуск ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ после призыва, никто не верит до сих пор. А зря!

Как ставят на рога?

А ещё был случай. Со мной. В Тбилиси. Но всё — по порядку.

Я давно догадывался, ЧТО ТАКОЕ кавказское гостеприимство, и наконец мне представилась возможность ощутить это на себе.

Лет двадцать назад я, будучи солистом Киевской филармонии, поехал с сольными концертами в тогдашнее ещё советское Закавказье. Первым городом был славный Тбилиси, а следом — Ереван и Баку. В Баку у всех без исключения академических гастролёров, как правило, наблюдался День печати. Поясню. По причине дремучей лени местных филармонических администраторов все запланированные концерты классической музыки заменялись встречей с очаровательным дядей, который отмечал в путёвке тот факт, что «кАнцерт прАшЁл с бА-Альшим успЭхом», ставил тебе печать и говорил:

— Атдыхай, дарагой! С Днём печати тебя!

Но такая лафа наблюдалась исключительно в этом милейшем городе, а в остальных приходилось пахать «по полной». В Тбилиси я отыграл сольник, и следующий день выдался свободным. И тут я совершил крупную ошибку. Я позвонил каким-то знакомым моих киевских, в общем-то, не очень знакомых и передал привет. И всё! Ну, у нас в Киеве, наверно, поблагодарили бы и повесили трубку. У нас, но не в ТБИЛИСИ!

Уже через пятнадцать минут меня нашли. Уже через двадцать две минуты мы были лучшими друзьями, а ещё через полчаса меня вели под белы руки в дом, где стол буквально ломился в честь дорогого киевского гостя. Увидев внушительное количество бутылок, я успел что-то вякнуть о том, что вечером поезд, что завтра концерт в Ереване, что давайте «по чуть-чуть». Тщетно. Меня никто не слушал. Все были озабочены только тем, как лучше принять дорогого гостя с Украины.

А тогда только вышел фильм «Кавказская пленница» и вся страна в упоении повторяла шутки и хохмы «от Гайдая». Это я и успел вспомнить, когда в ответ на робкую просьбу дать мне РЮМОЧКУ, я получил РОГ стакана на три. Поставить на стол его, естественно, было невозможно, и пришлось держать это славное произведение местных кустарей на весу. И это было только начало! Мне наполнили рог лёгким белым вином, и я решил слегка сачкануть, отпивая помаленьку за каждым тостом.

Первый тост был, естественно, за гостя, т. е. меня. Я, понятно, пригубил… И тут же получил риторический вопрос от соседа справа:

— Дарагой! Ты нас уважаишь?

Я кивнул.

— А себья уважаишь? — это был вопрос от соседа слева.

Я снова кивнул.

— А пачыму не пьёшь?

— Да я вот тут понемногу…

— Он нас нэ уважаит!!! — это сказала бабушка-соседка напротив меня.

Я тут же бросился доказывать своё уважение и со всей дури засандалил весь рог в себя.

Минутки две мы закусывали. Затем прозвучал второй тост. За МАМУ хозяина!!! Мой рог был снова — до краёв, а в голове тикало знаменитое никулинское «Кергуду!» с переводом, что, мол, «он тебя зарэжит» (в скобках — «шутка»). Я храбро выдул и эту «чашу», понимая, что это только — очередная. Затем слово взял младший сын той самой Мамы и предложил выпить за детей Мамы, погибших на фронте. «Не выпью — точно будет „Кергуду“», — пронеслось в голове… но «процесс» уже пошёл, и третий трёхстаканник уже бодрее наполнил утробу винцом.

Дальше пили за детей мамы, НЕ погибших на фронте, за соседей, живых и «не очень», за… Помню только, кому-то пришла в голову мысль показать мне Тбилиси, хотя в этом состоянии мне — что Тбилиси, что Кутаиси, что Миссиписи было, что называется, — «по барабану».

Как я понимал, меня вывели под белы рученьки и куда-то повели. Дальше были провалы в моей, в общем-то музыкальной, памяти, но иногда память странно возвращалась, и я пытался шутить типа: «Не бросайте, ребята! Лучше пристрелите!»