Предполагалось, что в сарае, приютившемся у левого забора, найдется всё нужное — лопаты, грабли, сапки, тачка. Не мог же дядя Егор без всего этого? А может быть и мог, вон сад какой дикий, запущенный.

Маша решила тоже поиграть на приставке, но вдруг ей показалось, что мимо окна кто-то прошел. Сердце немного ёкнуло, окно во двор выходит, значит посторонний.

И тихо. В дверь не стучат. Маша встала и осторожно приблизилась к окну. Надо занавески задергивать, кто угодно заглянет. Хотя от кого? Ну вот видишь, значит есть от кого. Шляются. Но ведь со стороны улицы забор… Забор-чик — поправила. Хотя бы и так, но по бокам соседи, наверху ботсадовская ограда. Колючей проволокой что-ли обмотать?

Маша взяла тот самый старинный утюг, прошла через коридор, отворила дверь и остановилась на крыльце, всматриваясь и вслушиваясь. На устах замерли слова — а вы что тут делаете?

Внизу склона бродил бледный мальчик в джемпере и затрапезных штанах, с неряшливой прической. Наверное, это про него говорила как же ее? Неважно.

Маша поставила утюг на полку в коридоре, вернулась и позвала:

— Мальчик, ты что тут делаешь?

— Груши собираю, — он показал зажатую в руке, уже с надгрызом лимонку.

— А как ты сюда попал?

— Вы сами меня позвали.

— Ты здесь живешь? На этой улице? Ты Юра?

Мальчик продолжал задумчиво глядеть в траву, вдруг резко нагнулся и подняв, показал:

— Во, орех!

— Ну так возьми себе.

— Я уже взял.

— А ничего, что это чужой сад? — Маша уже начала раздражаться.

— Вам всё равно не нужно. Вон всё гниет.

И переменил тему:

— А хлеба с солью и с луком у вас нет?

— Ты хочешь кушать?

Вместо ответа он сунул орех, как был, в зеленой кожуре, себе за щеку и с дикой гримасой прищурился, и Маша тоже прищурилась и вжала голову в плечи, пока не раздался хруст, а потом мальчик выплюнул раскушенную зелень со скорлупой и пообещал:

— Ну, пожалеешь!

Побежал наверх по горе, легко, словно не было крутизны, бурьянов, выступов и кочек. Исчез где-то там наверху, за кустами, должно быть перелез через ботсадовский забор. Так вот откуда он появился. Первым делом надо сделать, чтобы никто оттуда не ломился.

Чего же он убежал? Маша бы вынесла ему поесть, или провела на кухню, хотя мальчик странный, даже пугающий, с этим орехом, и надо сказать, после такого фокуса сама собой отпала всякая зарождавшаяся жалость к ребенку. А как он наверх вскарабкался, нечеловечески ловко просто!

Маша заперла за собой дверь, сдвинула занавески — шторы не тронула, пусть их — села перед телеком, взяла в руки джойстик и бездумно играла, пока не вернулся Дима.

Он воспринял новость скорее воодушевленно, даже пожалел, что его при этом не было, и обмолвился, что ожидал посещения Юры раньше, а когда Маша спросила почему, с улыбкой сказал:

— Ну как? Если он раньше тут появлялся, то должен был вернуться!

Дима зачем-то попросил показать ему, где мальчик выплюнул раскушенный орех, на месте лишь бросил взгляд, молча кивнул, а потом, когда уже стемнело, Маша видела в окно, как муж спрятал орех в пакетик, но когда появился уже в комнате, в руках ничего не было.

Чем глубже наступала осень, тем больше Дима становился сосредоточенным, себе на уме. Что-то писал, чертил. Говорил — потом расскажу. Подолгу рассматривал картины дяди Егора, как-то сказал:

— Знаешь, тут нет ничего случайного. Кстати я нашел его записки.

На чердаке Дима властвовал безраздельно и днями просиживал там, разбирая старые бумаги, расстилал на полу ватманы с таблицами и пентаграммами, ползал на коленях, ставя на края свитков тяжелые предметы. Ходил по дому с испещренными символами веерами, раскрывая их так и эдак. Было видно, его подмывает нечто рассказать Маше. Спустя несколько дней после ужина сообщил:

— Скоро покажу тебе интересное. Невероятное. Но нужно еще кое-что исследовать до конца. Раньше я думал, что вееры это ключ к таблицам. Но оказалось иначе, понимаешь? Зашифрованный текст на веерах, а ключ это таблицы. Угол раскрытия веера, точка совмещения, затем последовательность и направление углов вращения. В случае вееров с выдвижными частями — количество символов, на которое надо выдвинуть каждую. Это нельзя в двух словах и я еще сам не всё понял!

— Может быть если бы ты делился… Один ум хорошо, а два лучше.

Дима почесал затылок. Помедлив, ответил:

— Я изначально подумал, что это может быть опасно. Двигаться дальше. Я не хотел подвергать тебя опасности.

Совершенно не нужно говорить человеку, что он сходит с ума. Само пройдет. Скоро ноябрь, Дима свяжется с приятелем-фирмачем, который обещал работу, освободится место. Ни на какие пентаграммы и гримуары не будет времени, и на приставку Денди тоже. Всё вернется на круги своя.

Между тем Дима сузил все изыскания до пределов чердака, и если раньше быстро закрывал свою писанину, когда Маша заглядывала в страницы, то теперь она вообще не видела, чем он занимается, а забраться на чердак и во всём порыться в отсутствии мужа она не могла, ибо Дима всё время торчал дома. Он перестал выходить даже в магазин, хотя и раньше-то не очень.

— Не до магазинов! Скоро будет сенсация! — и спешил к себе на чердак.

Уже стало привычным, просыпаясь, Маша не чувствовала, что рядом лежит Дима. Она знала — Дима на чердаке, вон оттуда тихо слышится его голос, произносящий непонятные слова.

Как сказать человеку, что он сошел с ума? Может, само пройдет, как и пришло.

— Дима, ты вызываешь духов?

— Да, а что тут особенного? Люди веками, тысячелетиями это делают, и наверное неспроста.

— Как я пропустила начало, перелом?

— А не было такого. Сперва это воспринималось как… Почитать книгу. Можно отложить в любой момент. Потом как… Учить английский. Заинтересованность, и твои успехи зависят от уделяемого времени и желания разобраться. И постоянства. А потом стало необходимостью.

Этот разговор не состоялся.

Надо было кому-то рассказать, Маша по ходу из гастронома, позвонила с таксофона почти в самом начале улицы, к родителям, а те были в гостях, ответила бабушка, ну как живете? Маша со смешками ответила, я ничего, а Дима духов вызывает. Бабушка заворчала что-то, а Маша как ни прижимала трубку к уху, ничего разобрать не могла. Ну хорошо, пока, я потом перезвоню!

Туалета внутри дома не было, ходили в будку во двор. Однажды ночью Маша, накинув курточку, выскочила — ночь была холодная, лунная. По пути к будке Маша повернулась, чтобы поглядеть на месяц,