— Я не намерена доверять что-либо этой особе, — заявила она всем присутствующим. — У нее нет никаких доказательств того, что мой сын вообще был с ней знаком, не говоря о том, что он на ней женился. Я никогда о ней не слышала! Я видела сына в прошлом месяце. Он ни разу не упомянул о своей женитьбе. Поэтому — нет, я не намерена отдавать вещи своего сына посторонней женщине. Я этого не допущу.

Ана протянула к ней руку.

— Может быть, нам всем сейчас надо немного прийти в себя, — предложила она.

Сьюзен повернула голову с таким видом, будто впервые заметила Ану.

— Вы кто? — спросила она так, словно мы были клоунами, выпрыгнувшими из «Фольксвагена», и словно она была крайне утомлена людьми, которые то и дело появлялись из ниоткуда.

— Я — друг, — сказала Ана. — И я не думаю, что кто-то из нас в силах вести себя рационально. Поэтому нам, возможно, стоит перевести дыхание и…

Сьюзен повернулась к мужчине в красном галстуке. Язык ее тела прервал Ану на половине фразы.

— Нам с вами необходимо обсудить все наедине, — рявкнула свекровь, обращаясь к нему.

— Мэм, прошу вас, успокойтесь.

— Успокоиться? Вы что, шутите?

— Сьюзен… — начала я, не зная, чем закончить эту фразу, но Сьюзен было плевать.

— Хватит. — Она резко вскинула руку перед моим лицом. Это был агрессивный и инстинктивный жест, как будто ей требовалось защитить свое лицо от моих слов.

— Мэм, Элси привезла сюда полиция. Она находилась на месте происшествия. У меня не было ни малейшего повода усомниться в том, что она и ваш сын были…

— Женаты? — недоверчиво закончила за него Сьюзен.

— Да, — подтвердил мужчина в красном галстуке.

— Позвоните в округ! Я хочу увидеть запись!

— Элси, у вас есть копия свидетельства о браке, которую вы могли бы показать миссис Росс?

У меня появилось ощущение, что я съеживаюсь. Я не хотела съеживаться. Я хотела стоять с высоко поднятой головой. Я хотела быть гордой, уверенной в себе. Но все это было чересчур, и мне нечем было защитить себя.

— Нет. Но, Сьюзен… — Слезы потекли по моим щекам. В эту секунду я чувствовала себя такой уродливой, такой маленькой и глупой.

— Прекратите меня так называть! — выкрикнула она. — Вы меня не знаете. Прекратите называть меня по имени!

— Отлично, — ответила я. Я смотрела перед собой, мой взгляд остановился на теле, лежавшем в комнате. На теле моего мужа. — Оставьте все себе, — продолжала я, — мне все равно. Мы можем оставаться здесь и кричать весь день, но это ничего не изменит. Поэтому мне плевать, куда отправится его бумажник.

Я медленно двинулась вперед и вышла из комнаты. Я оставила тело своего мужа с ней. Но в тот момент, когда я вышла в коридор, в ту минуту, когда Ана закрыла за нами дверь, я пожалела о том, что ушла. Мне следовало бы оставаться с ним до тех пор, пока медсестры не выкинули бы меня вон.

Ана подтолкнула меня вперед.

Она усадила меня в свою машину. Застегнула на мне ремень безопасности. Медленно проехала по городу. Припарковалась на подъездной дорожке у моего дома. Я из этого не помнила ничего. Я просто оказалась перед дверью своего дома.

Войдя в квартиру, я не имела ни малейшего представления о том, какое было время суток. Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я сидела в пижаме на диване и как последняя сука ныла, что я хочу хлопьев. Квартира, которую я так любила с тех пор, как въехала в нее, та самая, которую я считала «нашей», когда в нее переехал Бен, теперь предавала меня. В ней ничего не изменилось после смерти Бена. Как будто ей было все равно.

Она не убрала его ботинки, стоявшие посреди комнаты. Не сложила одеяло, которым он укрывался. Ей даже в голову не пришло спрятать его зубную щетку. Квартира вела себя так, словно ничего не произошло. Хотя все изменилось. Я обратилась к стенам:

— Бен умер. Он больше не придет домой.

Ана погладила меня по спине и сказала:

— Я знаю, детка, я знаю.

Она не знала. Не могла знать. Я бездумно вошла в спальню, ударилась плечом о косяк и ничего не почувствовала. Я легла на свою половину кровати и почувствовала запах Бена. Он все еще оставался на простынях. Я схватила подушку Бена с его половины кровати и уткнулась в нее носом, задыхаясь от слез. Я вышла в кухню, где Ана протянула мне стакан воды. Я прошла мимо нее с подушкой в руке, достала мешок для мусора и сунула в него подушку. Потом туго завязала мешок, один узел, другой, третий, пока мешок не лопнул и не упал на пол кухни.

— Что ты делаешь? — спросила Ана.

— От нее пахнет Беном, — объяснила я. — Я не хочу, чтобы запах выветрился. Я хочу его сохранить.

— Не уверена, что это сработает, — деликатно сказала Ана.

— Да пошла ты! — ответила я и вернулась в постель.

Я начала плакать в тот миг, когда моя голова коснулась подушки. Я ненавидела произошедшее за то, что оно сделало со мной. Никогда в жизни я не говорила никому «да пошла ты», и тем более Ане.

Ана была моей лучшей подругой с семнадцати лет. Мы познакомились в первый день учебы в колледже, когда стояли в очереди в столовой. Мне не с кем было сесть, а она уже пыталась избавиться от парня. Это был момент истины для нас обеих. Когда она решила переехать в Лос-Анджелес, чтобы стать актрисой, я поехала вместе с ней. Не потому, что была привязана к этому городу, я там никогда раньше не бывала, а потому что чувствовала сильную привязанность к Ане. Она сказала мне: «Брось, библиотекарем ты можешь быть где угодно». Она была совершенно права.

И вот прошло девять лет после нашей первой встречи. Ана смотрела на меня так, будто я собиралась вскрыть себе вены. Если бы я лучше владела своими чувствами, я бы сказала, что это и есть настоящая дружба. Но в тот момент мне было не до этого. Мне было ни до чего.

Ана принесла две таблетки и стакан воды.

— Я нашла это в твоей аптечке, — сказала она. Я посмотрела на ее руку и узнала лекарство. Это был викодин, его выписали Бену в прошлом месяце, когда у него был спазм мышц спины. Он эти таблетки не принимал. Уверена, он думал, что если их выпьет, то поведет себя как нытик.

Я взяла лекарство из руки Аны, не задавая вопросов, и проглотила его.

— Спасибо, — поблагодарила я. Ана подоткнула вокруг меня одеяло и ушла спать на диван. Я была рада тому, что она не попыталась лечь со мной в одну постель. Я не хотела, чтобы она забрала запах Бена. Глаза у меня горели от слез, руки и ноги ослабели, но викодин должен был помочь мне уснуть. Я перебралась на половину Бена, веки мои отяжелели, и я уснула.

— Я люблю тебя, — сказала я, и в первый раз мои слова некому было услышать.

Я проснулась, чувствуя себя будто с похмелья, потянулась, чтобы взять руку Бена, как делала это каждое утро. Но его половина кровати была пуста. На мгновение мне показалось, что он в ванной или готовит завтрак, но потом я вспомнила. Отчаяние вернулось, на этот раз более приглушенное, но и более плотное, окутавшее мое тело, словно одеяло. И мое сердце утонуло в нем как камень.