Великан оглянулся, краснея, на смеющуюся труппу.

Бриони, однако, не засмеялась. От его слов девушку пронзила внезапная острая боль — краткий промельк другой, невозможной, жизни, где всё было иначе, где она могла жить так, как захочет.

— Спасибо, Дован, — принцесса встала. — Не бойтесь — скоро мы найдём вам место, где остановиться. — А тем временем она, Бриони, сможет держать актёров подле себя и обдумать пришедшую ей в голову мысль. — Что ж, прощайте, до следующей встречи.

Пока актёров выводили из комнаты в сопровождении двоих стражников, Хьюни отделился от труппы и вновь подошёл к Бриони.

— Честно признаться, — прошептал он, — в этой роли, дитя, ты нравишься мне больше. Королеву ты играешь весьма убедительно. Продолжай в том же духе — и я предвижу, что в будущем люди станут отзываться о тебе с почтением.

Актёр легко чмокнул её — его поцелуй отдавал вином (да где же он сумел раздобыть вина, находясь под арестом у короля Энандера — удивилась Бриони) — и последовал за остальными.

— Ну, клянусь добрым Сироткой, — произнёс лорд Джино, — всё это было более чем… занимательно. Когда-нибудь вы должны рассказать мне о том, как это — путешествовать с такими вот людьми. Но сейчас вам надлежит присутствовать на спектакле более благородном — представлении по королевскому указу, как их называют.

Бриони поняла не сразу:

— Король?

— Да, ваше высочество. Его августейшее величество, король Сиана, желает вас видеть.

Бриони первой готова была признать, что тронная зала там, в Южном Пределе, могла быть величественной, даже впечатляющей, но никак не внушающей благоговение. Потолок был испещрён старинной резьбой, но её было трудно разглядеть в сумрачном покое — кроме праздничных дней, когда зажигали все свечи сразу. Сам по себе потолок был высок, но только в сравнении с остальными помещениями — во множестве благородных домов в Королевствах Пределов потолки поднимались и выше. А цветные окна, поселившие в воображении маленькой Бриони самое яркое представление о Небесах, уступали даже окнам в главном храме Тригоната в наружной части города, за Врановыми воротами. Тем не менее Бриони всегда полагала, что не может быть большой разницы между её домом и другими королевскими дворцами Эйона. В конце концов, её отец — король, и его отец и отец его отца были королями — и много, много поколений их рода. Конечно же, ни один правитель Сиана, Бренланда или Перикаля не может жить более роскошно, думала она. Но попав в знаменитый Бродхолл, Бриони быстро избавилась от иллюзий. С первого же часа её пленения, когда вагончик, окружённый солдатами, проехал под подъёмной решёткой ворот на территорию дворца, принцесса почувствовала себя глупо: как могла она счесть, что её семья — нечто большее, чем кучка деревенщин, захудалых провинциальных дворянчиков, над которыми они с Барриком так любили потешаться дома? И вот сейчас Бриони сама стояла рядом с Джино в обширной тронной зале, которая не только считалась сердцем всего континента на протяжении многих веков, но и теперь всё ещё оставалась оплотом одного из самых могущественных государств в мире, — и её собственные нелепые притязания застряли, как кость, у неё в горле.

Тронный зал Бродхолла был, прежде всего, просторен, потолок — вдвое выше, чем в главнейшем храме Южного Предела, к тому же с такой прекрасной, удивительно искусной резьбой и росписью, над которой будто целое столетие трудилась вся община фандерлингов. (Как позже узнала Бриони, так оно в точности и было, хотя здесь, в Сиане, низкорослый народ называли калликанами). Сквозь множество сверкающих яркими цветами витражных окон, каждое из которых, казалось, не уступает размерами Воротам василисков — там, в её городе, — просвечивало солнце, так что огромная зала казалась увенчанной радугами; на полу плитками чёрного и белого мрамора был выложен закручивающийся орнамент — замысловатый повторяющийся узор, называемый “Глаз Перина” — и всемирно знаменитый, как не преминул сообщить ей Джино, пока вёл её через залу. Она проследовала за ним мимо исполинского, но пустого трона, отряда закованных в латы рыцарей в голубом, красном и золотом, которые стояли в почётном карауле у высоких стен тронной залы, недвижные и молчаливые, будто статуи.

— Вы должны однажды позволить мне показать вам сады, — заметил маркиз. — Тронный зал, конечно, очень хорош, но королевские сады — это нечто поистине примечательное.

“Я поняла твой намёк, приятель — вот как должно выглядеть настоящее королевство, — Бриони сохраняла на лице радостно-бессмысленное выражение, но от кичливости Джино её просто скрутило. — Ты невысокого мнения о Южном пределе и наших маленьких трудностях и хочешь напомнить мне о том, как выглядят настоящие великолепие и мощь. Да, я поняла твой намёк. Ты полагаешь, что корона моей семьи стоит не больше, чем бутафорский венец из дерева, покрытого золотой краской, который я носила на сцене. Но то, что королевство мало, не означает, что оно малозначимо”, - думала она.

Джино провёл её в дверь позади тронного зала, охраняемую солдатами в одежде иных, хотя и сходных с одеяниями стражей в зале, оттенков голубого и красного.

— Королевский кабинет, — Джино открыл перед принцессой дверь и жестом пригласил её войти. Герольд в ярком небесно-голубом табарде[1] с вышитым на нём знаменитым сианским мечом с цветущей веткой миндаля, спросил её имя и титул, а затем ударил в пол позолоченным жезлом.

— Бриони те Мериэль те Крисанта М'Коннорд Эддон, принцесса-регент Королевств Пределов, — возгласил он таким обыденным тоном, словно она была уже четвёртой или пятой принцессой, проходившей сегодня в эту дверь. Насколько могла судить Бриони, это было вполне вероятно: из двух или трёх дюжин стражников, слуг и прекрасно одетых придворных, заполнявших богато убранные комнаты, смотрели на неё многие, но мало кто выказывал явный интерес.

— А, конечно, дитя Олина! — бородач, восседавший на диване с высокой спинкой, жестом подозвал её. Он был одет в строгое тёмное платье и обладал сильным, глубоким голосом. — Как ты похожа на него лицом. Такая приятная неожиданность.

— Благодарю вас, ваше величество, — Бриони присела в реверансе.

Энандер Караллиос был могущественнейшим из правителей Эйона, и образ его тому соответствовал. В последние годы он несколько располнел, но, поскольку король был человеком крупным, на нём это не особенно сказывалось. Тёмные, почти чёрные волосы были едва тронуты сединой; лицо, хотя и слегка округлившееся с возрастом под стать телу, оставалось сильным и выразительным, с высоким лбом, широко расставленными глазами, крупным хищным носом — по этому лицу всё ещё ясно было видно, почему в юности он считался завидным красавцем и блестящим кавалером.

— Подойди, дитя, присядь. Мы рады видеть тебя. Твой отец очень нам дорог.

— Дорог всему Эйону, — добавила сидящая рядом женщина в красивом расшитом жемчугом одеянии.