Но бесплатных пирожных не бывает. Сами риски никуда не деваются, они просто смещаются — от людей к несушим структурам общества. Личные риски упали, общесистемные выросли. Что это, как не социализм? Забота о простом бедном человеке — один из принципов социализма!.. Так работает «закон сохранения рисков». И работает везде. Если вы развиваете медицину и лечите людей от болезней, вы тем самым ухудшаете генофонд нации, потому что перестает идти естественный отбор: слабые получают возможность выжить, размножиться и передать свои гены. Общество ухудшается в целом… Если вы помещаете человека в стерильную обстановку, он начинает страдать от аллергий… Я как-то разговаривал об этом с экономистом Михаилом Делягиным, и он пояснил смещение рисков на таком примере:

— Почему вырождается западная цивилизация? Там жизнь слишком комфортна и безопасна для отдельного индивида. Он теряет алертность (Алертность — состояние готовности к действию; собранность, подтянутость, бдительность), а вместе с каждым человеком в отдельности жизненную энергию теряет система в целом… Почему так живуче общество трущоб? Жизнь этих людей нельзя описывать с точки зрения социальных категорий, а только с точки зрения биолога-эволюциониста. Они почти как животные — их жизнь коротка, они борются друг с другом и умирают. Но их общество безумно жизнеспособно: индивидуальные риски там настолько высоки, что общесистемные минимальны. Система жертвует индивидуумом ради устойчивости целого… Возьмите сектор Газа. Полтора миллиона человек на двух ладошках земли. Воровство, коррупция, бедность. А попробуй, сковырни!..

Короче говоря, лежащая в общем цивилизационном русле система смещения рисков от людей к государствам привела к тому, что система «истончилась», стала неустойчивой. И рухнула, качнув весь земной шар. Когда расширяющаяся пирамида недвижимости сожрала все денежно-человеческие ресурсы и вышла за пределы устойчивости, ее обрушение стало лишь вопросом времени и случайной флуктуации. Деревья не могут расти до небес. Недвижимость не может расти в цене до бесконечности. Схлопывание пузыря неизбежно.

…А теперь я, как и обещал, верну вас к Михаилу Хазину, поскольку именно об этом мы с ним и беседуем, разгоняя сизый дым неясностей чистыми родниками мыслей. Даю звук. Первая фраза — моя. Я завел этот разговор, пытаясь добраться до самых корней, пытаясь уразуметь, как кризис понимают они. И я это уразумел. Миска оказалось совсем неглубокой, мы быстро добрались до самого дна, и черпак моих вопросов вскоре заскреб по плоскому дну консервативной мысли, обнажая вековую патриархальную дикость. При этом я не напирал и не тащил клещами. Оно само вылезло. Хазин оказался консерватором и традиционалистом во всем. В том числе и в любви к золоту.

— Надысь я вас видел по телевизору. И там изнутри телевизора вы сказали мне и моему народу, что доллар будет дешеветь. И евро тоже будет дешеветь. И иена… Потому что кризис! Но если все будет дешеветь, то возникает резонный вопрос, относительно чего все они будут дешеветь?

— Относительно золота, — ответил Хазин. — Сегодня доллар — единая мера стоимости. Доллар уйдет с этих позиций. На его место придет золото. Думаю, оно дорастет до 10 тысяч долларов за тройскую унцию и на этом уровне заменит собой доллар. Кстати, именно такой уровень по покупательной способности был в конце XIX века. Почитайте Джека Лондона, сколько можно было купить на золотую 10-долларовую монету.

— Но вы ведь имеете в виду расплату не золотыми монетами, как в позапрошлом веке, а все-таки бумажными, но жестко привязанными к доллару?

— Да, именно привязанными! То есть лишь та валюта будет чего-то стоить, которую можно будет в любой момент обменять в банке на золото. Государствам придется это сделать.

— Значит, вы рекомендуете гражданам вкладываться в золото? Золото, спички, крупа, патроны… А может, все не так страшно? Ведь существуют две точки зрения на мировой кризис. Первая гласит, что нынешний кризис — не кризис, а катастрофа. Он беспрецедентный и последний… Другая точка зрения состоит в том, что этот кризис — обычная экономическая волна. Как пришла, так и уйдет: экономика развивается циклами, и за падениями неизбежно следуют взлеты. Ну, лопнул очередной пузырь недвижимости. Так эти пузыри с XVII века надуваются и лопаются.

— У меня сразу вопрос: а почему пузыри-то стали надуваться с XVII века? С чего вдруг люди, вместо того чтобы вкладывать деньги во что-то осмысленное, бегут вкладываться в пузыри? Почему они не покупают хлеб и штаны, а покупают нечто иное, не насущно необходимое? Откуда у них взялись лишние деньги?

На этот встречный хазинский вопрос мне было ответить легко:

— Я вам объясню, откуда берутся деньги в обществе… Поскольку люди все время работают и производят новые товары, которых раньше не было, под эти товары нужно постоянно подпечатывать деньги, чтобы количество денег соответствовало количеству товаров. Если количество денег не увеличивается, а число товаров растет, то на каждый товар будет приходиться меньше денег. Товары будут дешеветь, их станет невыгодно производить. Я сегодня затратил на сырье и производство 100 рублей, а товар за это время подешевел и стал стоить, допустим, 80 рублей. Выгодно будет ничего не делать, а просто сидеть на деньгах, которые сами по себе все время дорожают. Угнетается производство. Короче, нужно все время допечатывать деньги.

…Здесь я немного отвлекусь. Потому что дефляция, которую я описал и при которой деньги дорожают, тоже потребует допечатки денег, но «вниз», потому что вскоре цены настолько измельчатся, что не будет хватать мелкой разменной монеты…

— О! Это ключевое слово — «допечатывать», — обрадовался Хазин. — Проблема состоит в том, что начиная с какого-то момента денег стали печатать слишком много… Чем вообще определяется необходимость в количестве денег?.. Производство растет примерно на 2–3–5 процентов в год. Столько и нужно допечатывать денег. Но откуда же возникают прибыли в 15, 20, 50 процентов годовых? Из пузырей, которые представляют собой пирамиды. А откуда берутся деньги на эти пузыри у людей? Им эти деньги кто-то дает. Известно, как это происходит, — деньги даются через кредит. Кредит — вещь хорошая. Она позволяет человеку поднять потребление — но только на первое время, а потом его потребление падает, потому что человек начинает обслуживать кредит.

Теперь, — продолжает Хазин, — представьте себе США начала 70-х. У них тогда был кризис. А американцам нужно было кровь из носу запустить новую технологическую волну, чтобы победить СССР. Но они не могли этого сделать, потому что не было спроса из-за кризиса. И тогда был придуман механизм, который при фиксированных годовых выплатах позволял увеличить «тело» кредита.

— Поясните.

— Пожалуйста. Вы приходите домой, вас встречает жена и говорит: вот что, дорогой, у нас сломалась стиральная машина, так что ты не раздевайся, чтобы время не терять, а дуй в магазин за новой. Вы прикидываете — машина стоит, допустим, 5 тысяч рублей. За год вы можете накопить «лишнюю» тысячу на выплаты по кредиту. И вы берете кредит на шесть лет, рассчитывая каждый год выплачивать по тысяче. За шесть лет получается шесть тысяч. Пять из них — само тело кредита, и тысяча — проценты по нему. То есть переплата -20 % (не годовых, а к телу кредита).