И, возвращаясь к твоему вопросу, может быть, для обоснования этих моих намерений твои изыскания, откуда и когда пришел этот «символист» к крыльцу наших «соседей» пригодятся. А может быть, и нет. Но тебя это не должно смущать. Старайся. Становись профессионалом.

Так что, вперед!

– Я могу идти?

– Иди. Да, пред этим залей мне воду в чайник.

Мыльников вынул из обшарпанной тумбочки стола шикарный электрочайник и протянул его стажеру.

Чего-чего, а избегать лишней работы Семен Платонович за свою долгую и трудную жизнь научился. В тех делах, где не было его личного интереса, он умел виртуозно имитировать активность, отчитываться перед любым начальством, и оставаться на хорошем счету при минимальной затрате собственных усилий.

И жил бы он в свое удовольствие, не тратя лишних нервов, но отнюдь не все дела, которых он касался, не задевали его интересов. А интерес у него был самый простой. Материальный. Умел Мыльников выбирать дела, на которых можно хорошо заработать, разумеется, не официально, но при этом рискуя по минимуму.

А деньги Платону при всей его видимой скромности были нужны. Ибо имелась у Мыльникова страсть. Совершенно обычная в былые времена, но становящаяся редкой в нынешней вымирающей России, где большинство мужчин старше тридцати лет уже спились или просто истрепаны жизнью.

Мыльников любил женщин. Причем женщин определенного типа. Настоящих русских красавиц, высоких, статных, длинноногих. Желательно блондинок, или светлых шатенок. При этом Семену Платоновичу мало было простого секса. Он должен был обладать женщиной полностью.

Нет, упаси Боже, он не был маньяком и извращенцем. Просто в идеале он хотел быть полноценным покровителем каждой своей новой пассии. Хотел, чтобы она была ему обязана и привязана к нему. И, как порядочный человек, стремился расставаться с покинутыми женщинами по-хорошему, оставляя по себе добрую память.

Кто же осудит такое благородство, столь редкое в наше не блистающее нравами время?

Большинство психоаналитиков, если бы Мыльников обратился к ним, единодушно признали бы его увлечение вполне естественной компенсацией его внешней невзрачности и неудач молодости. Но «не важна причина, важен результат».

Когда Мыльников вернулся после своего вынужденного карантина в Кузбассе, к деятельности на ниве правоохраны, он быстро понял, какие возможности раскрываются перед ним в стране, где начинались радикальные перемены.

Он умел не зарываться и не приближаться к краю. Но, говоря простым языком, хапал вполне достаточно. Его первая жена была моложе его на шесть лет. Была красива, умна и при этом домовита. Мыльников прожил с ней четыре года. Оставил ей и дочке большой дом в том городе, где они жили, и машину.

Потом он перебрался в областной центр. Второй жене, которая была младше его уже на двенадцать лет, оставил квартиру, машину и дачу. Еще более молодой любовнице большой коттедж на окраине города.

Эти траты заставили его пойти на достаточно рискованные аферы. Вернее, они бы стали рискованными, если бы продолжились. Но Мыльников решительно «обрубил хвосты».

Что характерно, во время.

Так он оказался в том городке, где работал сейчас. Переезд совпал с падением потенции. И Семен Платонович в силу этих обстоятельств жил достаточно скромно, а свои милицейские возможности использовал едва ли на четверть. Чего ему вполне хватало на качественное лечение, которое успешно завершилось.

И сейчас он шел по улице городка, жадно вглядываясь в проходящих красавиц, одетых весьма легко по летнему времени. Он уже знал, что новый роман не за горами. И ему снова потребуется строить дом, покупать машину и, разумеется, зарабатывать на все это деньги. Но, осторожно, не зарываясь.

Впрочем, это он умел. И зарабатывать и не зарываться.

Мыльников был не далек от истины, желая спихнуть это дело соседям. Ибо убитый нарисовал своей кровью на крыльце ФСБ Сварогов квадрат. Это, попавшее в сводку, обстоятельство сильно заинтересовало полковника ФСБ Углова.

Вообще-то сведения из оперативной сводки ФСБ до сотрудников ранга Углова не доводятся. Но его старый сослуживец, тоже полковник, Парамонов оперативный дежурный ФСБ России как-то рассказал Углову за рюмкой водки курьезный случай с трупом на крыльце райотдела родного ведомства.

Такими сведениями иногда обмениваются в неформальной обстановке некоторые коллеги. Не 1937 на дворе. И даже не 1940-е.

Этот случай, в свою очередь напомнил Углову информацию одного из агентов, работавшего ни много, ни мало в посольстве США в Москве.

Углов курировал этого агента. И был в свое время весьма заинтересован, когда в одной из бесед тот рассказал ему о существовании международной организации, которая якобы имела этот знак своим символом.

– Постойте, Уильям, – уточнил тогда Углов. – Насколько я знаю, этот символ, напоминающий восьмиконечную звезду, является чисто русским. Это знак одного из Богов русского Пантеона. И мне не понятно, почему некая международная организация избрала данный знак, достаточно забытый даже в России, своим гербом.

– Ничего удивительного тут нет, дорогой Николай, – ответил агент. – Сварогов квадрат, или иначе Сварга, древний языческий символ, относящийся к тому золотому для вашей страны времени, когда она была цивилизационным лидером западного мира…

– А разве такое время было?

– Вот видишь, – Уильям засмеялся, – даже ты, русский, не знаешь об этих славных страницах вашей истории. Но такие времена были. И они были золотыми не только для вас, но и для тогдашней Европы. Вернее Северной Европы. Арийской Европы, если угодно. И те, кого условно можно назвать «Белым Интернационалом» не зря выбрали именно этот символ своим гербом.

– Ты не мог бы рассказать поподробнее об этой организации?

– Знаешь, Николай, я помогаю вашей службе не из-за денег, а как инициативник. И поверь, я мог бы соскочить с вашего крючка. Тем более, что вы, и ваше государство, и ваша служба вместе с ним, слабеете на глазах. Из последних сил стараясь сохранять имидж сверхдержавы. Который вам явно не подъемен.

Уильям говорил по-русски свободно и гораздо грамотнее иного москвича. Он продолжал.

– Но мне действительно нравиться Россия. Вернее Русь. Ты опять удивлен?

– Немного.

– Вот видишь, даже ты не видишь разницы в этих понятиях. Между тем, она существенна. И Белый Интернационал это понимает. Так вот, я, сотрудничая с вами, помогаю не России, а Руси. Помогаю в соответствие со своим собственным разумением. Помогаю будущей Руси, зреющей в нынешней России.

– Не обижайся, дружище, – Уильям говорил это даже несколько покровительственно, как будто не он был агентом Углова, а наоборот, – вашему умирающему государству помогать бесполезно. Это все равно, что тратить дорогое лекарство на труп.