Они сидели рядом со сфинксами до пяти часов утра. Потом Максим церемонно проводил Лину до ее дома на Петроградской, поцеловал ей ручку и ушел в рассвет.

На следующий день Лина заявила родителям, что никуда не поедет, и эмиграция их семейства произошла без ее участия. Родители с Аркадием уехали в Кливленд, а Максим перебрался к Лине, и вот уже целый год они жили вместе и не верили своему счастью.

А всего лишь несколько дней назад Максим сказал:

- Мне никогда не было так хорошо, как теперь. Но мне будет еще лучше, когда мы поженимся. А тебе?

Вместо ответа Лина бросилась ему на шею и задрыгала ногами.

* * *

Музыкальная программа клуба подходила к концу, однако за тем столиком, где расположились братки со своими ляльками, настоящий праздник только начинался.

Судя по довольно лоснившимся мордам, браткам хотелось конкретной веселухи. И когда Макс объявил, что оркестр прощается со слушателями, из угла послышались недовольные возгласы:

- Э, слышь, лабух! Ты это - не торопись!

Лина взглянула на Максима, который неторопливо складывал ноты, и увидела, что на его лице появилось недовольство, но он сделал вид, что никто ничего не говорил.

Однако Червонец оказался настойчив и, нетвердо держась на ногах, поднялся со стула. Он подошел к сцене и стал рыться в карманах, доставая из них и убирая обратно деньги, презервативы, телефон, какие-то бумажки и… черный, матово поблескивавший пистолет. Лине стало страшно, и она, чтобы скрыть это от самой себя, нервно закурила.

Дружки Червонца тоже подтянулись к сцене и, столпившись вокруг него, заинтересованно следили за его движениями. Две уже изрядно пьяные марухи, одна из которых была подругой виновнику торжества, а другая, похоже, была вещью общего пользования, также присоединились к этой небольшой толпе, громко выражая свое участие в процессе организации веселья возгласами "во, бля".

Наконец Червонец прекратил инспектировать собственные карманы и, выпрямившись, угрюмо посмотрел на Максима.

- Значит, так, - он глубоко засунул руки в брюки и качнулся с носков на пятки, - ты, это, давай, садись за свою мандулу и играй. И твои лабухи пусть тоже лабают. Тут люди конкретно отдыхают, а ты портишь им настроение.

- Музыкальная программа окончена, - негромко, но твердо ответил Максим, не глядя на бандита.

Лина не отрываясь следила за происходящим, ее сердце тревожно сжималось.

- Чо ты сказал? - Червонец угрожающе подался вперед. - Тебе сказано - играй, значит - играй. И не ту лабуду, которую вы тут весь вечер шпиляли, а нормальные конкретные песни для конкретных ребят. Понял? Для начала сыграй нам…

Что именно хотел услышать Червонец, Лина не узнала, потому что к браткам, собрав всю свою невеликую храбрость, подошла побледневшая администраторша Валентина.

Дрожащим голоском она сказала:

- Молодые люди, музыкальная программа клуба закончена, и вообще мы скоро закрываемся.

Червонец обернулся к ней, и на его покрасневшем от выпитой водки лице появилось изумление.

- Это еще кто такое? Ты чо там пищишь? Говори громче, а то тебя мелко видно.

И он резким движением подался к ней.

Валентина громко ойкнула и испуганно отпрянула. За спиной администраторши стоял стул. Она споткнулась о ножку и, потеряв равновесие, шлепнулась на сиденье. Братки загоготали.

Из-за соседнего столика послышался чей-то голос:

- Бросьте, ребята, не заводитесь, ну что вы, ей-богу…

Червонец аж взвился. Он резко повернулся к говорившему:

- Чо такое?!! Это кто там гавкает? Ща я вам, бля, покажу - не заводитесь!

Он выхватил из кармана пистолет и пальнул в потолок.

После звенящей паузы в зале завизжали женщины, загрохотали отодвигаемые и падающие на пол стулья. Посетители неожиданно вспомнили, где находится выход, и дружно бросились в ту сторону. Червонец выстрелил в потолок еще раз и повернулся к музыкантам.

- Ты чо, плохо слышал? - угрожающе спросил он и, шатаясь, шагнул в сторону сцены. Его нога подвернулась, и он стал падать вперед. В этот момент пистолет выстрелил еще раз, и Лина увидела, что Максим, как раз открывавший рот, чтобы сказать что-то, вдруг замер, а затем стал медленно валиться назад, прямо в барабанную установку. На левой стороне его груди появилось небольшое черное пятно, которое стало быстро расплываться по светло-голубой рубашке.

Все происходило как в замедленном кино, и Лина, словно во сне, не могла оторвать глаз от его лица, с которого, как расплавленный воск, стекало движение жизни…

Звуки исчезли, время растянулось…

Но в следующий момент время вернуло свой обычный бег, и Максим с грохотом повалился в барабаны, которые стали разваливаться и раскатываться в разные стороны.

Лина перестала дышать, и ее охватило полное понимание того, что происходит. Она со всей ясностью осознала то, что только что, прямо на ее глазах, Максима убили. Пьяный подонок застрелил его. Почему-то в ее голове с дикой скоростью просвистели все когда-либо виданные в кино или читанные в книгах сцены, в которых можно было увидеть, как ведет себя женщина, на глазах которой убили ее мужчину, но все они были фальшивы и театральны…

Все оказалось совсем не так.

Лина побледнела и застыла, как восковая фигура, она не могла пошевелить даже пальцем. То, что только что произошло, было настолько невероятным и нелепым, что она почувствовала, как начинает сходить с ума. Но спасительный обморок подоспел вовремя, и, уронив голову на сложенные перед собой руки, Лина потеряла сознание. Ее темно-рыжие волосы разметались по ресторанному столику, и опрокинутый пустой бокал, медленно подкатившись к краю, покачался и замер…

А СУДЬИ - КТО?

В небольшом зале суда было душно и жарко.

В железной, добротно сваренной из арматурных прутьев клетке сидел упитанный, гладко выбритый, надушенный дорогим одеколоном Червонец.

Он пренебрежительно поглядывал из-за решетки на висевший за спинками судейских кресел государственный флаг. Российский триколор не вызывал в Червонце ни уважения к некогда необъятной Империи, ни священного трепета перед памятью отцов и дедов, ни, в общем-то, уместного страха перед правосудием.

Само убийство нисколько не угнетало Червонца, а деньги, потраченные на отмазку, гарантировали желательный исход дела. Надежно оплачены были не только адвокат, от которого, конечно, кое-что зависело, но и, для полной уверенности в благополучном исходе дела, - и судья, председательствовавший в суде, и прокурор.

Деньги у Червонца были, о чем, собственно, и говорила его далеко не случайная кличка. Не обладая большим умом, он лихо компенсировал этот недостаток полным отсутствием совести. Поднаторев в уличном мордобое, который он лихо выдавал за кун-фу, и постоянно совершенствуясь в редкостной наглости, преподносимой как доблесть, он уверенно продвигался по, так сказать, служебной лестнице и наконец занял достойное место в уголовном сообществе. Ради денег он не брезговал ничем.