— Осетина можно убить, — сказал один из присутствующих за столом, как выяснилось, офицер местной милиции, — но прогнать его с родной земли невозможно. Пока у нас есть хоть один живой человек — пусть женщина, пусть ребенок — мы будем защищать свое право жить в собственном доме…

Мне шепнули: этот человек уже четыре месяца не был дома, он воюет с грузинами, а своему старшему семнадцатилетнему сыну перед тем, как уйти на войну, вручил гранату и сказал:

— Будут врываться в квартиру — для вас троих с мамой и младшего этого хватит. Все остальное я беру на себя.

Мне — не историку, не политологу, а простому человеку, журналисту, выросшему на Кавказе, хорошо известно: здесь, где всегда выше всего ценилась незапятнная честь, человеческое благородство и уважение к старшим, могут простить все — ошибку, необдуманный поступок, резкое слово и даже измену, но никогда — порушенного родительского очага, убийства ни в чем неповинных стариков, женщин и детей. И когда я слышу из уст отдельных политиков, что они во что бы то ни стало вернут себе до конца года земли Южной Осетии, даже обещают сделать это мирным (?) путем, мне всегда становится как- то неловко. Неужели взрослые люди, кстати, выросшие тоже в этих местах, живущие здесь не один десяток лет, не знают и не понимают, что пролитая в начале девяностых кровь так просто не высохнет. Что вернуть доверие и хотя бы возможность просто поговорить, попросить другую сторону выслушать тебя и понять, угрозами, провокациями и истериками невозможно. Это никогда не работало и ни за что не сработает. На чью бы помощь и поддержку кто бы ни надеялся.

Может, сначала надо покаяться? Снять с души грех. Не исключено, и за свои поступки тоже. Компенсировать урон и утраты, которые принесла сюда та давняя агрессия, и приносят непрекращающиеся провокации, в том числе и с применением оружия, и только тогда рассчитывать ну, на хотя бы минимальное внимание противоположной стороны. Не знаю, я никому не советчик.

У известного немецкого писателя и драматурга Бертольда Брехта есть замечательная пьеса «Кавказский меловой круг». Действие ее, если кто-то помнит, проходит в Грузии, в стародавние времена. Две женщины спорят об одном и том же ребенке. Его, к слову, зовут Миша. Одна из них Нателла, жена губернатора, бросила своего сына в трудную минуту. А крестьянка Груше спасла его от смерти и вырастила, несмотря на все трудности, которые ей пришлось из-за малыша пережить. Кто из них настоящая мать, судья Аздак, пьяница и мудрец, решил проверить простым, но верным способом.

Он приказал нарисовать мелом на земле круг, поставил в его середину ребенка. И предложил женщинам тянуть его за руки в разные стороны. Кто кого перетянет, тому и будет принадлежать мальчик. Дважды дергала за руку Мишико Нателла. А Груше ни разу не смогла этого сделать. Она боялась, что женщины могут разорвать ребенка. Ей судья и присудил малыша.

Южная Осетия — не ребенок. Но и ее судьба, по моему разумению, должна решаться не на войне, не в истериках и не в международных спорах, а теми людьми, которые там живут и будут жить до последнего вздоха. Ее народом. Все остальные, мне думается, — лишние.

Чигали — Сухуми — Цхинвал — Москва

На северный аэродром, что в пригороде чеченской столицы, где все так же валяются на бетонке разбитые ракетами российских штурмовиков и выгоревшие дотла пассажирские самолеты, каждый день по несколько раз садятся тяжелые армейские вертолеты. Они подвозят оборудование, чтобы поближе к месту непрекращающихся боев развернуть военный аэропорт, затем назад, в Моздок, увозят доставленных из Грозного десятки раненых солдат и офицеров и вызволенных из подвалов, спасенных из-под огня стариков и детишек.

Здесь же, перед аэродромом, в здании бывшей интуристовской гостиницы разворачивается новый военный госпиталь, стоит в окружении бронетехники и радиорелейных антенн штаб армейского корпуса и в брезентовых палатках, утонувших в раскисшей полевой жиже, собираются остатки майкопской 131-й мотострелковой бригады. Той самой, что в новогоднюю ночь с 1994-го на 1995 год захватила грозненский железнодорожный вокзал, а потом в течение суток была буквально растерзана и расстреляна дудаевскими ополченцами.

В бригаде погибли почти все офицеры управления, в том числе и ее командир — полковник Иван Савин. Из 26 танков, вошедших в Грозный, сожжено 20(!). Из 120 боевых машин пехоты из города эвакуировано только 18. Полностью уничтожены все шесть зенитных пушечно-ракетных комплексов «Тунгуска». 74 человека вместе с начальником оперативного отдела корпуса оказались в плену у Дудаева — их и десятки неприбранных трупов их полусожженных товарищей на площади перед президентским дворцом, на улицах города показывали перед Рождеством по всем телевизионным программам, рассказывая о колоссальном боевом успехе ополченцев и провале очередной российской военной операции по разоружению мятежного города. А фамилии пленных зачитали еще и по зарубежным радиоголосам.

Но до сих пор неизвестно реальное число погибших и раненых воинов из тысячи с лишним ушедших в бой, потому что даже сегодня никто не может ничего сказать о судьбе двухсот офицеров и солдат бригады, которых нет в списках ни раненых, ни пленных, ни вышедших из окружения. Люди все еще пробираются к своим. И надежда найти без вести пропавших еще не исчезла.

Вот что рассказал мне один из оставшихся в живых офицеров этой бригады — командир взвода зенитного дивизиона лейтенант Александр Лабзенко:

— В Грозном мы оказались 30-го вечером. Нам сказали, что наша зенитная батарея будет придана 81-му самарскому мотострелковому полку, который 31-го должен войти а столицу Чечни. Две «Тунгуски» передали 1-му батальону, две другие второму. Еще одну машину — управлению бригады, шестую — третьему батальону. На каждую из ЗСУ посадили командиром по офицеру. Наши зенитные установки не приспособлены для ведения боевых действий в городе и в принципе не годятся для этого, но так наши начальники решили с их помощью усилить огневую мощь наступающих. Пушки-то у нас действительно хорошие.

Утром 31-го командир роты объявил им позывные, частоты для переговоров по радиостанциям. Они выстроились в колонну и пошли к городу. Но уже в пригороде, сразу за мостом через Сунжу, их начали обстреливать из минометов и гранатометов. Рота остановилась.

Оказалось, что она пришла к месту выдвижения раньше батальона, которому была придана. Батальон шел другим маршрутом. Основной задачей его было овладение площадью перед железнодорожным вокзалом, но он тоже встретил на пути выдвижения сопротивление дудаевских отрядов и слегка отстал. Наконец обе колонны встречались вместе, чтобы вскоре опять разойтись по городским улицам.

Боевые машины пехоты двигались колонной по три. Справа и слева их прикрывали «Тунгуски». Каждая держала под прицелом противоположную сторону улицы. Но вдруг командир решил забрать на усиление первого батальона вторую зенитную установку, и рота осталась только с ЗСУ лейтенанта Лабзенко.