Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всхлипываю. Сбрасываю скорость. Сзади недовольно сигналят. Даже через закрытые окна до меня вполне отчетливо доносится вот это все стандартно-сексистское про тупых баб, которые вместо прав лучше б мозги купили. Показываю в ответ фак. Идите на хрен! Я отличный водитель. Плохие же дни случаются у всех. Вне зависимости от пола.
А со Ставросом я ни на что не надеюсь, мама. Просто мне нравится находиться с ним рядом. Слушать, как он говорит. Учиться у него всякому. Вдыхать его аромат, который мне даже не сказать что нравится – слишком уж он резкий и чужеродный для меня, никогда не знавшей мужчины. Офигеть до чего волнующий! Как-то я полдня провела в Сефоре. И перенюхав там весь мужской парфюм, так и не нашла хоть что-то похожее, чтобы им свою подушку побрызгать.
«Спятила ты, Нинка. Дура! Смирись уже с тем, что ты никому не нужна».
Сама не помню, когда мамины «Смотри, в подоле не принеси! Убью!» сменились на «Что ж ты все одна, да одна? Нашла бы уже кого-то. И у Люськи уже Светка замуж выскочила, и у Верочки…».
Иной раз так хотелось ей крикнуть – вот если бы не боялась как огня принести в подоле, может, уже все бы у меня было! А так, господи, смешно сказать – девственница в тридцать два! И чем дальше, тем призрачней шанс с этой девственностью расстаться. Шанс призрачней, да, а желание все сильнее. Иногда думать ни о чем другом не могу. Просто какая-то навязчивая идея, которая медленно сводит меня с ума. Как еще объяснить то, что мне в машине Николоу почудилось?
Ловлю себя на том, что касаюсь лица пальцами. В панике отдергиваю ладонь. Съезжаю на обочину и под оглушительную канонаду возмущенных сигналов включаю в салоне свет. Фух! Пронесло. Ресницы, брови на месте. Был у меня период в юности, когда на нервной почве я начала их вырывать. Мне пришлось здорово потрудиться с психологом, чтобы избавиться от привычки себя калечить, научившись выпускать свой гнев наружу, а не путем аутоагрессии. Но я до сих пор боюсь, что невроз вернется.
«Посмотри на себя! Что ты с собой делаешь? И так не красавица, а без бровей и ресниц вообще на черта похожа!»
Вдох-выдох. Я нор-маль-на-я. Тру лицо. Надо поспешить. На дорогу уходит в два раза больше времени, чем я обещала Юлию Борисовичу. Взбегаю вверх по ступенькам. Настороженно толкаю дверь. Все тихо. С потолков свисает мишура, со стен подмигивают гирлянды. А в углу даже стоит живая пушистая елочка. Реабилитационные центры тоже украшают к праздникам. Ничто так не способствует выздоровлению, как хорошее настроение пациентов.
– Ох, Нина Васильевна! Мы вас уже заждались.
– Добрый вечер. Да, Юлий Борисыч звонил. Что случилось? Маме хуже?
– У нее сегодня плохой день. И у нас из-за этого тоже, – хмурит брови Леночка. Я с сожалением касаюсь ее руки.
– Опять кидалась тарелками?
– Хуже. Санитарочку укусила. Совсем у нее с головой беда. Все хуже и хуже. Хорошо, инсульт не на всех так действует.
Стараюсь не засмеяться, потому что проблемы с головой у моей матери начались явно задолго до инсульта. Она была психически нестабильна всю жизнь. Никак иначе я не могу объяснить ее ко мне отношение. Мать была глубоко несчастной. И делала несчастными всех вокруг. Не сомневаюсь, что именно поэтому мой отец сбежал, не дождавшись родов. Удивительно, что я сама еще никуда не сбежала. Вон, даже реабилитацию ей оплачиваю, на которую уходит львиная доля моих доходов. Взвалила на себя крест и тащу.
– Вы ей успокоительное вкололи?
– Ага. Слава богу, спит.
– А о чем Юлий Борисыч хотел со мной поговорить, не в курсе?
Олечка отводит глаза и врет, что не знает. Я напрягаюсь. Понятия не имею, как быть, если мать выставят и отсюда. Одно знаю точно – с ней жить я не буду.
Интуиция меня не подводит. Юлий Борисович явно вознамерился соскочить.
– Вы поймите, это реабилитационный центр. А у вас – безнадежная ситуация.
– Что же мне делать?
– Забирайте домой. А лучше подыщите какой-нибудь хоспис.
– Домой я не могу. У меня работа. А хосписы переполнены – я узнавала. Юлий Борисович, миленький, я вас очень прошу! Пусть она у вас еще немного побудет. Ну, некуда мне ее! Сделайте какую-нибудь наценку за вредность, я не знаю. Что угодно, но не домой.
– У нас в столовой ремонт бы не мешало сделать…
– Понятно! – быстро киваю я.
– Вы же в строительной фирме работаете, если я ничего не путаю?
– В строительной. Да.
Еще бы он попутал. Полгода назад ровно под таким же предлогом я была вынуждена отремонтировать уличный павильон.
Сижу, прикидывая, как бы мне все обтяпать. Заказов у нас на фирме – тьма. Людей не хватает. Приходится брать на субподряд. Так что есть у меня на примете пара бригад. А тут и одной хватит. Ухожу, пообещав Семенову все в лучшем виде сделать. Сажусь в остывшую машину. Меня до сих пор немного трясет. Как представлю, что буду вынуждена терпеть мать дома – так кровь стынет. Может, я и плохая дочь, но и от нее я не видела ничего хорошего. Что посеешь, то и пожнешь. Я превозмогаю себя, даже просто наведываясь к матери раз в неделю.
Бесконечный какой-то день. Вернувшись домой, принимаю душ и заваливаюсь в кровать. Мне уютно и хорошо в моей квартирке. Засыпаю быстро. А просыпаюсь от того, что кто-то весьма настойчиво ломится в дверь. Испуганно подбегаю к глазку. На пороге дует пузыри из жвачки моя соседка.
– Насть? Привет. Что-то случилось?
– Здрасте! Ты что, забыла? Я ж тебе разбор гардероба обещала. Чего стоишь? Дай пройти.
Послушно отодвигаюсь.
– Я забыла совсем, да. Может, ну его?
– Ты что? Не хочу остаться в долгу. Я без тебя со всеми этими налоговыми вычетами в жизни бы не разобралась. А так, считай, денежки на кармане.
– Да пустяки. Дел на полчаса.
– Судя по одежде, которую я на тебе видела, мы тоже быстро управимся. Сожжем ее, и все дела. Когда там Масленица?
– А что? – удивляюсь я такой резкой смене темы.
– Зачетный выйдет костер.
Настя мнит себя стилистом. Ну не знаю. Сама она одевается так, что я не очень стала бы доверять
