Чугур уже по третьему кругу мусолил байки о вожде мирового пролетариата и обычно засыпал за чтением рассказа "Ленин и часовой". Если книга не помогала, он поднимался, курил и снова ложился. Сейчас, в наступившей тишине, снова чудились странные шорохи за окном, скрип досок и тихие шаги. Он включил торшер на тонкой железной ножке, раскрыл книгу и, сладко зевнув, стал читать рассказ о том, как Ленин купил одному мальчику игрушку.

К полудню Кот добрался до цели своей поездки: избушки, стоявшей на самом краю поселка Лебединский. Четыре года назад тут был пост охотничьего хозяйства, где работал егерем Владимир Николаевич, отец Лехи Киллы. Сюда всей компанией они заваливались, когда хотелось пострелять по бутылкам или просто отдохнуть на природе.

Хлопнув дверцей, Кот вылез из джипа, остановился и задумался. Моросил мелкий дождь, пахнуло свежестью. Казалось, время обошло стороной это место. Все тут осталось по-прежнему. Потемневшая избушка из круглого леса с высоким крыльцом и крышей, крытой дранкой. Два окна глядят на заброшенную грунтовую дорогу, еще одно выходит на опушку леса. Все те же замшелый сруб колодца, большой сарай для дров и сена. Покосившаяся загородка из подгнивших столбиков и жердей. Тропинка к дому заросла высокой травой, на ней выросли две молодые березки. Судя по всему, егеря здесь появляются нечасто: то ли бензин нынче берегут, то ли охотников поубавилось.

Кот дошагал до крыльца, сунул руку под нижнюю ступеньку, перевернул донышко пластиковой бутылки. Удивительно – и ключ на месте.

В единственной комнате помещались три железные койки, накрытые шерстяными одеялами. Стол и еще кое-какая самодельная мебель, в светлом углу ближе к окну – рукомойник и зеркальце. На гвоздике у двери висит ключ от сенного сарая.

Перекусив консервами и выпив минералки, Кот разложил на столе большую карту и надолго склонился над ней. Егерский дом примерно в ста восьмидесяти километрах от зоны. А до города Карамышин, где живет сестра Кольки Шубина, судя по карте, отсюда всего-то верст восемьдесят. Крюк небольшой, особенно когда рядом добрая тачка. Можно сгонять туда, разыскать Дашку. Она, как говорил Колька, подрабатывает официанткой в дядькиной закусочной.

Кот в задумчивости тер ладонью колючий подбородок. Он третий день не брал в руки бритву, потому что плохая примета снимать щетину перед делюгой.

Ему подумалось, что встретиться с этой Дашкой – всегда успеется. Ну найдет он ее, все расскажет, все объяснит, если, конечно, она захочет выслушать рассказ. Но что ему сказать в ответ, если девчонка спросит: "Почему этот Чугур до сих пор жив? Почему до сих пор землю топчет?" Сказать нечего, зато от Кума можно ждать любых фокусов.

Наверняка, весть о том, что Кот жив, а Резак отбросил копыта, уже дошла до Кума. Как он поведет себя? Что предпримет? Будет просто сидеть и ждать неизвестно чего? Сомнительно...

Хотя почему сомнительно? Наверняка, Чугур и в голову не берет, что можно вот так запросто приехать в поселок, который он считает своей вотчиной, чем-то вроде приложения к зоне строгого режима, в поселок, где каждая собака его знает и боится. Вот так вот заявиться и хоть пальцем его тронуть, хоть слово сказать. И от Кота, человека бесправного, гуляющего на воле с портянкой в кармане, да и та выписана на имя покойника, он такой безрассудной смелости, граничащей с отвагой, просто не ждет.

Людей он меряет по себе. На этой иерархической лестнице заместитель начальника колонии по режиму стоит на десять, нет, на все сто ступеней выше Кота. Кум из касты неприкасаемых. Расчет по сути верный, но одна ошибка все же вкралась. Чугур держит Огородникова за быдло, а на самом деле все наоборот.

* * *

Ближе к обеду Костян распахнул ворота сенного сарая, загнал в него машину. В дальнем углу куча прошлогоднего прелого сена, чтобы замаскировать бумер, этого не хватит. Кот утешил себя мыслью, что людей тут неделями не бывает и ничего с джипом не случится. Вернувшись в дом, он скинул с себя костюм, сорочку и ботинки. Разложил вещи на койке, чтобы не помялись. Вытащил из рюкзака джинсы, купленные в Москве, клетчатую рубаху и кеды. Засунул в рюкзак кое-какие шмотки, пистолет, снаряженную обойму, складной нож, набор отмычек, пластиковую бутылку воды, куски хлеба в целлофановом пакете, пяток вареных яиц, фонарик и две банки рыбных консервов.

Еще через полтора часа он пешком добрался до трассы, остановил попутный грузовик и попросил водителя подбросить его до станции. Со стороны Кот напоминал туриста, путешествующего налегке, автостопом.

В кассе по паспорту Виталия Елистратова он купил билет в общий вагон, узнал, что поезд останавливается здесь только на две минуты и произойдет это радостное событие только через два с половиной часа. "Тем лучше, – решил Кот, – остается время перекусить по-человечески и немного проветриться".

Он пообедал в привокзальном ресторане, потерся на рынке в ряду, где продавали поношенные вещи. Небо немного очистилось от туч и дождик прекратился, но покупателей было мало. Кот примерил темно-коричневый в черную полоску пиджак с засаленными локтями и подкладкой из искусственного шелка. Видимо, его бывший обладатель был человеком могучего сложения. В плечах клифт свободен, на спине лишние сладки, а вот рукава немного коротковаты. Но выбирать тут не из чего. Кот купил пиджак, а заодно солдатскую фуфайку защитного цвета, серую кепку-шестиклинку, резиновые сапоги, нитки с иголкой и небольшую корзину, сплетенную из ивовых прутьев.

Он зашел в пустой привокзальный туалет, снял промокшие кеды, натянул на себя обновы. Обрезал ножиком высокие голенища сапог. И долго разглядывал в зеркале свою небритую физиономию, надвинутый на лоб козырек кепчонки, чужой пиджак и фуфайку под ним. В общем и целом остался доволен. По виду явно не столичный житель, но и не деревня. Скорее – серединка на половинку, мужик из рабочего поселка или городского пригорода, не отягощенный интеллектом и образованием. Восемь классов школы, потом работа где-нибудь в механических мастерских по слесарной части, семья, дети, телевизор...

Кот разорвал подкладку пиджака по шву, при помощи иголки и нитки сделал на груди что-то вроде потайного кармана и засунул туда Колькино письмо, фотографию Дашки и справку об освобождении. Если дело дойдет до серьезного шмона, эти вещи найдут. Но тут есть что ответить: пиджак куплен на барахолке, а что там в его карманах – сам черт не знает.

Перед посадкой на поезд к Коту подошли трое милиционеров и попросили показать документы. У него болезненно сжалось сердце от дурного предчувствия...

* * *

Следователь уголовного розыска майор милиции Юрий Иванович Девяткин только потому не вызывал повесткой на Петровку вдову Дмитрия Пашпарина, что не хотел лишний раз морально травмировать бедную женщину. Он сам напросился к ней в гости, но скоро пожалел о своем великодушии. В этой роскошной квартире Юрий чувствовал себя бедным родственником, которого пригласили на чай из жалости или сострадания, и теперь хозяева тяготятся его присутствием.

Елена Павловна, одетая в темное строгое платье, оказалась не распложена к разговору, отвечала сухо и односложно, врала и не краснела. Она посадила гостя за длинный обеденный стол красного дерева, села напротив него и стала выразительно поглядывать на золотые часики. Потратив полчаса, Девяткин понял, не установил человеческого контакта с вдовой Димона, но продолжил упрямо гнуть свою линию, задавать одни и те же вопросы, формулируя их по-разному.