Ужасно лежать здесь в спальном мешке и думать об этом, в то время как небо остается сплошь свинцовым, и положение все ухудшается… Такое вынужденное бездействие, когда каждый час на счету, хоть кого выведет из терпения! Сидеть тут и смотреть на пятна зеленой плесени на стенах мокрой палатки, на лоснящиеся мокрые предметы, развешенные посредине грязные мокрые носки и другие вещи, видеть печальные лица товарищей и прислушиваться к несмолкаемому шлепанью мокрого снега и к хлесткому хлопанью парусины под напором ветра, чувствуя, как прилипает к телу одежда и все, к чему прикасаешься руками, и знать, что там, за этой парусиной, нет ничего, кроме сомкнутой кругом сплошной белой стены, – вот в чем заключается теперь наше занятие. Если же прибавить к этому горькое чувство при мысли о возможности провала нашего плана, то каждый поймет, конечно, как незавидно наше положение…»

22 декабря Скотт простился со своими товарищами, которые должны были вернуться обратно из лагеря, устроенного на леднике, на высоте 7000 футов. С ним остались: Уилсон, Эванс, Оутс и Боуэрс. Все они должны были вместе идти дальше, к Южному полюсу. На первой странице своего последнего дневника Скотт пометил лета свои и своих товарищей. Ему было 43 года, Уилсону – 39 лет, Эвансу 37, Оутсу – 32, Боуэрсу – 28.

Эта последняя часть путешествия началась при сравнительно благоприятных условиях, и все бодро поднимались в гору, не чувствуя при этом особенного утомления. В семь часов ходьбы прошли 10 1/2 географических миль. Рождество встретили под 85°50′ южной широты и отпраздновали его сытным ужином, который состоял из четырех блюд: пеммикана вволю, ломтей конины с подливкой, приправленной луком и индийским перцем, а также толчеными сухарями, затем, кисель из арроурута, какао и неизменный плум-пудинг, опять какао с изюмом, а на десерт карамели и вареный в сахаре имбирь. «После такого пира трудно было пошевелиться! – говорит Скотт. – Мы все великолепно спали и основательно согрелись. Вот что значит наесться досыта!»

3 января путешественники остановились лагерем на высоте 10 180 футов; до полюса оставалось 150 миль. Здесь они распростились с последними четырьмя спутниками, которых Скотт отправил домой. Он написал в дневнике: «Они огорчены, но покоряются и не ропщут. Дальше мы отправимся уже впятером. Пищи у нас имеется на месяц для пяти человек – этого должно хватить. Нам хорошо идти на лыжах, но те, на своих ногах, не поспевали за нами, поэтому мы подвигались медленнее. Покидающие нас товарищи утром 4 января проводили нас еще некоторое расстояние, на случай, если бы что-нибудь случилось. Но как только я убедился, что у нас все пойдет хорошо, мы остановились и стали прощаться. Один из них даже расплакался, прощаясь с нами…»

О своих последних спутниках Скотт пишет следующее:

«Я не нахвалюсь своими товарищами. Каждый исполняет свой долг по отношению к другим: Уилсон заботится, прежде всего, как врач, чтобы облегчать и исцелять наши недомогания и боли, неизбежные при нашей работе. Затем, он, как искусный и заботливый повар, вечно придумывает что-нибудь, что может скрасить нашу лагерную жизнь. Он крепкий, как сталь, в работе и не ослабевает от начала до самого конца каждого перехода.

Эванс – работник-богатырь, одаренный замечательной головой. Я только теперь уясняю себе, насколько многим мы ему обязаны.

Маленький Боуэрс удивительно мил! Он во всем находит наслаждение. Я предоставил ему заведование продовольствием, и он всегда в точности знает, сколько у нас чего и сколько следует выдавать. Никогда он не сделал ни одной ошибки! Сверх заведования припасами, он ведет еще обстоятельнейший и добросовестнейший метеорологический журнал, а теперь он, ко всему этому, еще взял на себя обязанность фотографа и астрономические наблюдения. Ничем он не тяготится, никакой работой. Трудно заманить его в палатку. О холоде он как будто забывает и, лежа в своем мешке, пишет или разрабатывает свои наблюдения, когда другие уже давным-давно спят.

Оутс был незаменим при уходе за лошадьми. Теперь он неутомим на ногах, прекрасно исполняет свою долю лагерной работы и не хуже всех нас переносит труды и лишения. Я и без него не хотел бы обходиться здесь. Лучшего подбора людей и не придумаешь, и тут каждый приспособлен к своей работе».

В среду, 10 января, до полюса оставалось уже только 85 миль, но идти было трудно вследствие чрезвычайно плохой и неровной поверхности льда – «заструг». На этом месте путешественники навалили груду камней – то, что называется в полярной области «кэрны» (или гурии; cairn – по-английски «надгробие в виде» пирамиды из камней), и оставили припасов на неделю да еще кое-какую одежду.

11 января достигли высоты 10 530 футов. Но путь был мучительный донельзя. «До полюса остается всего 74 мили, но выдержим ли мы это мучение еще семь дней? – пишет Скотт. – Мы вконец изнемогаем. Из нас еще никто никогда не испытывал такой каторги. Мы все же имеем шансы на успех, только бы нам осилить работу, но мы переживаем ужасные дни!

12 января. Ночуем сегодня всего в 63 милях от полюса. Должны дойти до него! Но – увы! – если бы только поверхность была лучше! Мы, кажется, слегка спускаемся. Заструги такие же, как и раньше; как скучно так надрываться, чтобы сдвинуть с места совсем легкие сани! Но мы все-таки подвигаемся… В воздухе какая-то муть. Солнце едва светит с пасмурного неба, и при таком освещении трудно различить направление. До полюса осталось меньше 40 миль.

15 января. Мы устроили последний склад. Высота здесь 9950 футов. Поверхность ужасающая, но мы все-таки прошли шесть миль в четыре часа и три четверти. В нашем последнем складе мы оставляем провизии на четыре дня и кое-какую мелочь. Наш груз теперь очень легок… Странно представить себе, что два больших перехода должны привести нас к полюсу! Дело теперь, можно сказать, верное. Боуэрс продолжает свои наблюдения. Удивительно, как он их разрабатывает, лежа в своем спальном мешке в нашей тесной палатке. Всего 27 миль до полюса! Теперь уже должны дойти!»

Вторник, 16 января. Путешественники остановились на высоте 9760 футов. Мороз был 23 с половиной градуса [–31 °С]. С утра шли бодро и прошли 7 1/2 мили. После завтрака собрались в дальнейший путь в самом радужном настроении от мысли, что завтра будет достигнута цель. Вдруг, около второго часа, Боуэрс своими зоркими глазами разглядел вдали какой-то темный предмет, который сначала принял за «кэрн». Он встревожился, но затем решил, что это, должно быть, заструга. Через полчаса он уже разглядел впереди какую-то черную точку, и когда путешественники подошли ближе, то оказалось, что это был флаг, привязанный к полозьям саней, и поблизости – остатки лагеря, следы саней, лыж, расходящиеся в разные стороны, и ясные следы множества собачьих лап.

«Сбылись наши худшие опасения! – восклицает Скотт. – Другие опередили нас! Вся история как на ладони – они первые достигли полюса. Ужасное разочарование, и мне больно за своих товарищей. Много чего мы передумали и о многом переговорили. Завтра надо идти дальше, к полюсу, и затем спешить домой с наивозможной скоростью».