Вечерами на танцплощадке, обнесенной высокой металлической сеткой, устраивались молодежные танцы. Нас, естественно, еще не пускали внутрь «загона», поэтому мы развлекались со своими сверстниками возле танцплощадки.

Обратно возвращались достаточно поздно, где-то в начале двенадцатого ночи, благо что наша девятиэтажка стояла совсем рядом с парком. Остановившись в темной парковой аллее, уже практически на выходе, мы стали с ней целоваться. Не помню, может быть, даже первый раз за все время дружбы.

…Их было человек пять-шесть. Я даже не заметил, как они подошли к нам. Резким ударом меня повалили на землю.

– Как тебя звать, сучка? – спросили они у нее.

Она, ничего не понимая, вопросительно и испуганно смотрела на них и молчала.

– Она немая, – встрял я и тут же получил пинок ботинком в пах.

– А тебя, козлина, не спрашивают. Хочешь остаться с яйцами – лежи и молчи.

И я лежал и молчал, пока они глумились над ней.

– Не хочешь с нами разговаривать, гордая, значит?

– Не уважает, молчит, как Зоя Космодемьянская.

– Щас заговорит.

Они избили ее, содрали платье, по очереди изнасиловали.

– Ты поглянь-ка, все равно молчит. А дай-ка я ее огоньком подпалю.

Жгли зажигалкой и окурками. Потом опять насиловали, засовывали во влагалище пивную бутылку, мочились на нее, избивали ногами. Сначала я все это видел, а потом в голове что-то рухнуло, обвалилось, кажется, я в бешенстве заорал, удары посыпались на меня со всех сторон, и я потерялся в хаосе каких-то безумных звуков, слов и цветов.

Назад в этот мир я вернулся только через год. Я совершил свое грустное путешествие в «Австралию». И теперь Австралия всегда будет тянуть меня к себе, как вторая родина.

…Труп Тани нашли через несколько дней после тех трагических событий совершенно в другой части города. Ее родители с трудом смогли опознать в изуродованном до неузнаваемости куске плоти тело своей дочери…

…Я очнулся от того, что пожилая билетерша трясла меня за плечо:

– Молодой человек, сеанс давно закончился. Вставайте, вам пора уходить.

Мне пора уходить.

Я встал и вышел из зала кинотеатра на улицу. Здесь зябко. Зевая и поеживаясь, пытаясь сбросить с себя остатки сна, я подошел к афише «Лучшего Мира». Что я там сегодня проспал? Ага, «криминально-психологический триллер о современной российской жизни с элементами жесткого реализма, поставленный известным кинорежиссером новой волны Евстигнеем Даниловым». Ну, ясно, я так и думал. То-то мне кошмары снятся…

Главный герой выходит на трассу, закуривает сигарету, голосуя, поднимает руку и ловко ловит пролетающую мимо чайку. Водитель «Чайки», ломаясь и упирая то на дороговизну бензина, то на коллекционную модель автомобиля, все же сбрасывает цену за проезд почти наполовину.

Главный герой называет адрес в самом злачном районе этого таинственного городка. Водитель нашел на шкале приемника любимую радиостанцию. Радио «ЕВРОПА ПЛЮС АЗИЯ», главный герой ее тоже узнал. Звучит музыка Карла Орфа. «Кармина Бурана», солируют Элвис Пресли и Дженис Джоплин. А потом главный герой вместе с водителем с удовольствием слушают хит прошлых лет «Dead Вуdha!» теперь уже полузабытой панк-группы «Детдом Для Престарелых Убийц».

– Я был хорошо знаком с солистом этой панк-банды, – как бы между прочим и неизвестно кому говорит главный герой.

Долгая пауза, которую заполняет только музыка из автоприемника.

– А вы когда-нибудь слышали хор немых девушек? – застает врасплох главного героя водитель «Чайки». – Нет? Наверное, вы полагаете, что они не умеют петь? Думаю, это не совсем так. Дело здесь в другом. Просто вы их не умеете слушать, не так ли?

Главный герой пораженно молчит.

– Тишину не перекричать. Попробуй ее перемолчать.

…И только шелест ветра в чужих купюрах. (Затемнение. – Курсив немой. Отныне – курсив совершенно немой, глухой и слепой.)

Первое упоминание о нашем роде относится ко времени Ивана Грозного, что зафиксировано как минимум в двух источниках: Псковской летописи Амвросия Деверя и Курском Мартирологе 1334 – 1826 годов.

Во время очередных семейных разборок Иван Грозный, разгневавшись, приказал повесить за косы на базарной площади свою шестую жену. Дело было зимой, и когда ее везли в санях на площадь, наперекрест им вылетели сани уже пятые сутки находящегося в загуле известного московского дебошира, боярина Юрия Ивановича, моего прапрапрадеда.

Вылетел-то он случайно да так врезался в сани с царской женой, что все разлетелись в разные стороны. Царская жена в одну сторону, палач и охрана – в другую, ну а сам Юрий Иванович, естественно, в третью.

Тут народ набежал, и пошла потеха! А как разгреблись, глядь, а царской-то жены и след простыл. Воспользовалась, стало быть, заварушкой.

Ну что тут делать? Кого-то же надо казнить, говорит Грозный, а то народ и вовсе распустится, перестанет правила дорожного движения соблюдать. Так и в царский кортеж кто-нибудь из новых бояр въедет. Короче, на кол его посадить!

И сразу отлегло от сердца царского. Женщина была спасена, наш предок вошел в историю так же лихо, как тот кол вошел в него.

С тех пор на нашем родовом гербе появился символ смертоносного кола, а девиз на латыни по диаметру гласил:

«Знание – сила, незнание – власть!»

Кол как бы разделял собой наш герб на две равные части: одна часть – до ссоры с сильными мира сего, другая – после ссоры. Чтобы никто из потомков рода не забыл обиды и позора, которые пришлось претерпеть нашему предку от Ивана Грозного.

Между прочим, в вузовских учебниках коммунистического периода для студентов-историков черным по белому писалось, что Юрий Иванович был одним из первых борцов с царским произволом и самодержавным деспотизмом. Это, кстати, в определенной степени определило процветание нашей семьи в противоречивые советские годы.

Еще одно заметное место в семейных преданиях занимали удивительные похождения другого нашего предка, знаменитого ловеласа, бретера и жуира Митьки-Колесо, прозванного так в народе за кривые ноги.

Дмитрий Федорович прославился тем, что, будучи в фаворе у Петра Великого, зачастил в спальню к Екатерине, впоследствии Великой. А все потому, что был у нашего Митяя детородный орган, по народным преданиям, «зело велик и умел».

Все шло хорошо, всем, в общем-то, нравилось, но вот однажды Петр Первый нашел в спальне своей жены серебряную пуговицу от парадного камзола, на которой был выбит наш родовой герб.