Вечером она устроила нам исповедь. Как в детских лагерях — мы передавали свечку по кругу, и каждый рассказывал немного о себе, а остальные могли задавать вопросы.

Так у нас и повелось. Утром Настя устроила общую зарядку, даже не зарядку, а некий упрощенный тренинг. Днем мы писали стихи, рисовали, сочиняли шуточные диссертации. Ставили сценки. У нас появились зрители, каждый вечер к нашему костру приходили разные люди, слушали, рассказывали о себе, пели…

Дня через три Настя стала негласным лидером нашего лагеря. Эдакой заводилой. Энергии в ней было — через край. Она постоянно что-то затеивала, находила единомышленников, организовывала их, и все вместе они осуществляли задуманное. Идеи у Насти возникали спонтанно, она ими буквально фонтанировала. Вскоре мы облазили все окрестные развалины, подчинившись ее желанию, брали у соседей лодку и плавали вдоль побережья — «вдруг там что-нибудь интересное». А когда ничего интересного не оказалось, Настя прямо на ходу придумала какую-то неимоверно веселую игру в пиратов. Мы чуть не перевернулись, но вернулись довольные.

Бывало, в особенно жаркие часы, когда народ вяло валялся в жидкой тени, Настя исчезала, совершала одиночные вылазки, и из каждой такой вылазки она возвращалась с горящими глазами и новыми впечатлениями. Она познакомилась с серфингистами, с художниками, с археологами. Она училась кататься на доске под парусом, ныряла с аквалангом, все время что-то делала, пропадала, искала и находила.

Если честно, мы все были немножко в нее влюблены. Невозможно было не влюбиться, в Насте всего оказалось слишком, хватало на всех. Сознательно или бессознательно, она пользовалась этим.

И все было отлично, весело, правильно, лучше и желать нечего. Кроме разве что одного: Егор что-то захандрил. Вроде обгорел. Потом выяснилось, что у него горло болит. Ну, болит и болит. Особенно никто внимания не обратил, кроме моей жены. Она почему-то взялась опекать болящего, мазала его кремом, заставляла полоскать горло, носила в палатку еду.

— Что, неужели он не в состоянии доползти до костра и поесть? — поморщился я, наблюдая, как Аня накладывает в его миску гречневую кашу. Она взглянула на меня как будто даже с вызовом.

— Ты не понимаешь… — сказала и понесла кашу в Егорову палатку.

И что я должен был понять?

Она же ничего не объяснила, а мы, мужчины, извините, намеков не воспринимаем. Если надо что-то сказать, так вы скажите, только без выкрутасов и обвиняющих взглядов. Так, мол, и так… а то знаете ли, проснулся я как-то пораньше, на рассвете, вылез из палатки и спотыкаясь побрел до ветру, так сказать. Тут я их и увидел: Настя и Ворон спали обнявшись у потухшего кострища, укрытые одним спальником. Наш бард Витька Ворон, мечта всех экзальтированных девиц от четырнадцати и старше, не устоял перед Настиными чарами. Накануне вечером он исполнил у костра песню, посвященную Насте, «Ты мое лесное облачко…». Очень трогательно, я оценил. Настя, видимо, тоже.

Когда в палатку вернулся, жена меня поджидала, сна ни в одном глазу.

— Ну что, видел? — спросила нетерпеливо.

— Что?

— Не что, а кого! — поправила она меня. — Настю с Вороном видел?

— Видел… и что? — Мне хотелось спать, а не болтать о Насте и Вороне.

— Какой ты! — обиженно покачала головой Аня. — Какие вы все! Безжалостные!

— Ань, я что-то не пойму? Ты это сейчас к чему сказала?

— А к тому! — быстрым шепотом заговорила она. — Настя привезла с собой этого мальчика и бросила его, а сама с Витькой… А тот страдает!

— Кто страдает?

— Егор! — почти выкрикнула она.

— А-а… — Я шумно вздохнул, чтоб показать, как проникнулся сочувствием, и полез в спальник, доспать хотя бы часик, пока безжалостное солнце не выкатилось окончательно из-за горизонта. Я попытался уложить рядом Аню, и она даже улеглась, но вместо того, чтоб задремать, вздыхала, так натурально, можно сказать, с надрывом.

— Ань, ну что с тобой? — Я, честно говоря, рассердился.

— Сереж, надо же что-то предпринять, — с готовностью, как будто только и ждала моего вопроса, начала Аня.

— Анют, что делать? Ты о чем? Если о Насте, то тебе какое дело? Они сами разберутся.

— Но…

— Никаких «но»!

— Почему? — Она так искренне удивилась, пришлось объяснять.

— Потому. В эти отношения лучше не соваться, наживешь врагов. Ты же мне сама жаловалась, как попала под раздачу от этой парочки… как их?

— Перепелкины, — Аня вздохнула. И объяснила, оправдываясь: — Так ведь его жена уже знала обо всем, ей кто-то сказал. Я просто подтвердила.

С Перепелкиным Аня училась в вузе, парень очень рано женился, лет в двадцать, наверно, и все-таки поступил в университет на дневное отделение. Так вот, его жена жила где-то с ребенком и родителями и приезжала, как только выдавалось свободное время. А у него общага, девочки, свобода… Одним словом, парень жил в свое удовольствие. И все обо всем знали, но молчали, чего лезть в чужие дела… Перепелкин чувствовал себя абсолютно безнаказанным и в общаге завел себе еще одну жену. Конечно, рано или поздно слухи должны были дойти до законной супруги, они и дошли. Так вышло, что моя Аня просто попала в ненужное время в ненужное место. Другая ушла бы от ответа: «ничего не знаю и знать не хочу».

— Сережа, она же меня буквально к стенке прижала, «у Владика другая, я все знаю!», — рассказывала мне жена.

— И что? Мало ли что она знает. А ты не знаешь.

Аня надулась. Перепелкины назвали ее сплетницей. Потому что Аня по глупости, или по наивности, подтвердила госпоже Перепелкиной факт, известный всему универу, что ее благоверный спит еще с одной девушкой. Аня ужасно переживала: как же так? Она никогда не разносила чужих сплетен и слухов и вообще не болтала лишнего, а тут ее несправедливо обидели, и за что? А за то: муж и жена — одна сатана. Они поругались, потом помирились и стали искать виноватых. Нашли, естественно, Аню.

Кажется, я ее убедил. И мы даже подремали еще немного. Вмешиваться Аня не стала. Но в палатку к Егору бегала, ухаживала, жалела, и наконец ей удалось выманить страдальца оттуда. Выглядел он довольно бледно. Пытался хорохориться, но заметно грустил. Настя как будто вовсе перестала его замечать, а если Егор робко обращался к ней, отворачивалась, злилась.

Мне оставалось только пожалеть парня. Влюбился не в ту девушку. А она действительно была не его девушкой, и дело даже не в разнице в возрасте, просто — не его, и все. Может, оно и к лучшему, сейчас переболеет и забудет.

Не переболел.

Точнее, Егор внешне вполне выздоровел и даже попытался доказать нам всем, что у него к Насте ничего нет. Изо всех сил попытался. Я оценил. Потому что Настя на все его попытки не реагировала. Никак. Словно он перестал для нее существовать.

Уехал Егор раньше остальных.