– Запросто. Я бы не рисковал.

– Не знаешь, зачем он собирает нас? – спросила я, оставив Вадима в комнате, сама, прихватив платье, отправилась в ванную. Дверь плотно закрывать не стала, чтобы мы могли слышать друг друга.

– Собирает? – переспросил Вадим. – Я решил, что просто соскучился. Думаешь, у нас появился клиент? Я уже на мели.

Я лишь головой покачала. Деньги у Воина не задерживались. Подозреваю, что всякий раз он просто торопился от них избавиться.

Между тем я критически рассматривала себя в зеркало. Строгое платье тёмно-синего цвета и серебряная брошь – вполне подходило под определение «вечерний туалет». С другой стороны, наряд довольно скромный. Ни у старушенции, ни у ее хозяина не будет повода решить, что я для них так вырядилась. «Достойный повод отстаивать свою независимость», – мысленно скривилась я.

Наши отношения обрастают ненужными сложностями. Почему я могу вести себя естественно с Димкой, Вадимом, с кем угодно, но не с ним? В тот вечер этот вопрос грозил остаться без ответа.

Я вышла из ванной, Вадим, взглянув на меня, присвистнул.

– Не перебарщивай с комплиментами, – предупредила я, а он растянул рот в улыбке.

– Ты сама-то видишь, как офигенно красива?

– У меня зрение плохое, а носить очки стесняюсь… Значит, у нас, возможно, появится клиент? – сменила я тему.

– Это только мое предположение, точнее, робкая мольба к Господу. Еще немного, и придется клянчить деньги у Джокера в счет будущих гонораров.

– Возьми у меня.

– Брать деньги у женщины неприлично, – хмыкнул Вадим. – Их как раз на женщин и надо тратить.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – кивнула я.

– А я тебе нравлюсь?

– Еще как. Ну что, поехали?

Покинув квартиру, мы спустились во двор, где стояла машина Волошина. Вадим распахнул дверцу и помог мне сесть, а я спросила:

– Как думаешь, почему он стал заниматься расследованиями? Есть масса способов заработать деньги.

– Ты имеешь в виду Джокера?

Я молча кивнула, Вадим завел машину и выехал со двора.

– Что у Джокера в голове, знает только он. Так что тут я тебе не помощник.

– А ты сам?

– Я? Особо выбирать не приходилось. Главный айболит в госпитале прямо заявил, что не имеет права выпускать в народ убийцу, прошедшего соответствующую подготовку, если он не в состоянии держать свои таланты при себе. Как видишь, в выражениях не стеснялся. Я думал, что так и загнусь в психушке, начну пускать слюну и ждать прибытия инопланетян со дня на день. Но тут появился Джокер, и поперла везуха.

– Почему ты там оказался?

– В психушке? Непременно как-нибудь расскажу, обнажив одну из граней моей личности. Тот же айболит заверил: подобная откровенность должна вызывать у людей желание со мной подружиться.

– У Димки особого выбора тоже не было?

Вадим пожал плечами.

– Димка верит, что мировое зло будет наказано. Сам-то я этой верой так и не обзавелся. Детка, – вздохнул он, – если тебе что-то от меня надо, придется намекнуть прозрачнее. В смысле чтения между строк я абсолютно безграмотен. Как большинство мужиков, кстати. По крайней мере, я других не встречал.

– Это ты сейчас о чем? – нахмурилась я.

– К Джокеру у тебя все тот же интерес или вдруг появился новый?

Зло фыркнув, я отвернулась.

– По-твоему, я в активном поиске? – спросила сквозь зубы.

– Даже если и так, что с того?

– Господи, – простонала я, – иногда я всерьез жалею, что с вами связалась. Трое конченых психов, правда, каждый на свой лад.

– И я из всех самый симпатичный, – радостно закивал Вадим.

Волошин припарковывал машину, когда возле дома Максимильяна появился Димка, так что к дверям особняка мы отправились вместе. Открыла нам Лионелла. Обладательница столь редкого имени работала у Джокера долгие годы, называла себя экономкой, боготворила своего хозяина и, подозреваю, недолюбливала нас. Хотя кто знает.

Воин молодцевато выпятил грудь и, рассчитывая сразить ее улыбкой, отчаянно скалил зубы, успев пропеть:

– Счастье мое, вы сегодня обворожительны.

Ответом она его не удостоила, целиком сосредоточившись на Димке. Тот явился в джинсах и клетчатой рубахе навыпуск. Парень из тех, кто сам толком не помнит, что надел с утра. Лионелле пора бы к этому привыкнуть, но она упрямо старалась привить ему некие правила, без которых обходиться не могла, а вот он, напротив, обходился, и прекрасно.

– Хозяин, кажется, покупал вам костюм? – осведомилась она, выговаривая слова с такой ветхозаветной строгостью, что я всерьез заподозрила: небеса сейчас потемнеют и плотный рой саранчи поднимется над горизонтом.

– Вам надо почаще выходить из дома, – в ответ съязвил Димка. – Двадцать первый век на дворе, мужчины носят юбки…

– Оборванец, – отрезала Лионелла и зашагала по коридору.

– Черт бы побрал эту старушенцию, – бормотал Димка. Он был раздражен, вряд ли это слова Лионеллы так подействовали. Значит, была еще причина.

Друг за другом мы вошли в столовую. Бергман сидел в кресле, листая толстый журнал, наверняка какой-нибудь каталог. Заметив нас, отложил его в сторону и поднялся навстречу.

Вот уж кто знал толк в костюмах. На этот раз он был в темно-сером, оттого, наверное, глаза Бергмана отливали сталью. Черные кожаные туфли, дорогущие, поблескивали мягким глянцем, черный шелковый галстук под воротником снежно-белой сорочки завязан безупречным узлом. Он был не просто красив. Великолепен. Прочие мужчины становились в его присутствии неловкими увальнями. Впрочем, возможно, они-то этого не замечали или им попросту наплевать. Димка точно не замечал, а Вадим поплевывал. Примерно так. С обоими Бергман поздоровался за руку и обнялся, точно встретились они после долгой разлуки. Меня тоже обнял и поцеловал. Почему бы и нет? Быстро оглядел с макушки до пят, словно просканировал. Я попробовала настроиться на него, заведомо зная: ничего не получится. Попытки считать его эмоции неизменно заканчивались провалом. Так и вышло. Оставалось лишь наблюдать за ним, что я и делала.

Он прошел к своему креслу за столом, а я в который раз подумала: в нем есть что-то такое, к чему нельзя прикасаться. Его обычную сдержанность можно приписать равнодушию или хорошему воспитанию, но я-то знала: в глубине бездонного колодца под названием Бергман беснуется огненный вихрь, который он научился смирять, а может, и вовсе отрицал у себя его наличие. Однако я видела его так же ясно, как перстень на пальце или запонки на манжетах.

Он вдруг в упор посмотрел на меня и усмехнулся, словно отлично знал о моих мыслях. Вполне вероятно, действительно знал. О его истинных возможностях оставалось лишь догадываться. Но в его присутствии не раз возникало чувство, что мир, вырвавшись из заведенного порядка, погрузился в тревожный сумрак, что в нем существует нечто неизведанное, если не сказать потустороннее. Именно это и мешало всецело доверять ему. То, что непонятно, поневоле вызывает подозрение.