Так что, разумеется, чел, я хотел быть в группе. Я постоянно слушал и The Who, и The Kinks, и The Yardbirds и иже с ними. Мне хотелось стать как Кит Мун, или как Ринго, или как Митч Митчелл.

Билли: Уоррен мне с самого начала пришелся по душе. Ну, и Пит сразу легко вошел в группу. Он учился с нами в одной школе, был бас-гитаристом в школьной группе, что играла на нашем выпускном. Когда они распались, я предложил ему: «Пит, давай-ка к нам». Он вообще круто играл, всегда готов был зажигать.

А потом к нам добавился и Чак. На несколько лет старше нас, он приехал бог знает из какой дали. Но все же Пит хорошо его знал и поручился за него. Чак выглядел таким подтянутым, видным – квадратный подбородок, блондин и все такое прочее. А когда мы его прослушали, то выяснилось, что ритм-гитарой он владеет даже лучше меня.

Мне всегда хотелось стать солистом рок-группы, и теперь, когда у нас собралась полноценная команда из пяти человек, я вполне мог попытаться воплотить свою мечту.

Грэм: Все мы стали намного лучше играть, причем довольно скоро. То есть теперь мы только тем и занимались, что упражнялись да репетировали.

Уоррен: День за днем, день за днем. Я утром вставал, хватал свои палочки и отправлялся в гараж Билла и Грэма. И если, когда я шел спать, большие пальцы ныли и саднили – значит, день выдался удачным.

Грэм: Так, а чем еще-то нам было заниматься? Подружек ни у кого из нас не было. За исключением разве что Билли. Все девчонки в округе мечтали с ним встречаться! И могу поклясться, он чуть не каждую неделю влюблялся в новую девушку. Он вообще всегда таким был, влюбчивым.

Помню, в начальной школе, во втором классе, он пригласил на свидание свою учительницу. Мама всегда говорила, что он родился юбочником. Частенько шутила, что рано или поздно это его и доконает.

Уоррен: Мы играли на вечеринках по виллам, играли в барах там и сям. Так продолжалось где-то с полгода. Ну, может, чуть больше. Платили нам обычно пивом. Что для несовершеннолетних не так уж и плохо.

Грэм: В те годы мы чаще клубились не в самых первоклассных заведениях. Не раз бывало, что из-за чего-то вспыхивала драка, и ты боялся попасть, так сказать, под перекрестный огонь. Однажды у нас был небольшой гиг в одном дайверском баре, и там мужик за передним столиком явно перебрал и принялся на всех кидаться с кулаками. Я сижу себе, никого не трогаю, играю свои риффы[11] – и вдруг он подступает ко мне!

Дальше все произошло с молниеносной быстротой. Бумс! – и мужик на полу. Билли его вырубил.

У нас один раз такое уже случилось – еще когда мы были детьми. Я шел в ближнюю лавку «Все по пять и десять центов», и какой-то пацан на меня кинулся, пытаясь отобрать пару пятаков. Билли мигом к нам примчался и уложил того на землю.

Уоррен: Мы быстро смекнули, что не стоит плохо говорить о Грэме, если это может услышать Билли. Знаешь, когда мы только начали играть вместе, Грэм не был таким уж классным гитаристом. Помню, как-то раз мы с Питом предложили Билли:

– Может, имеет смысл заменить Грэма?

На что Билли сказал:

– Еще раз это скажете, и мы с Грэмом заменим вас. [Смеется.]

Если честно, мне это даже понравилось. Классный ответ! «Ну и ладно, – подумал я тогда, – не буду и вмешиваться». Меня, кстати, никогда не напрягало то, что Билли с Грэмом считали группу своей собственной. Мне вообще нравилось ощущать себя в ней всего лишь наемным барабанщиком. Я просто играл в свое удовольствие во вполне приличной группе.

Грэм: Мы в ту пору уже достаточно много где играли, чтобы о нас знали в нашем городке. А Билли как раз начал входить в роль солиста. Он, знаешь, так потрясно выглядел! Да мы все, на самом деле, смотрелись офигенно. Мы тогда вообще перестали стричься.

Билли: Я везде и всюду носил джинсы, обожал ремни с большими пряжками.

Уоррен: Грэм с Питом начали тогда носить тесные, в облипочку, футболки. Я говорил им: «Да у вас же соски в них проступают». Но им это казалось крутым.

Билли: И вот нас наняли однажды играть на свадьбе: очень важное в то время для нас предложение. Играть на свадьбе означало, что нас будет слушать, прикинь, по меньшей мере сотня людей. А мне тогда, кажется, было всего еще девятнадцать.

На прослушивании мы представили перед будущими новобрачными свою наилучшую вещь. Это была самая медленная песня из всего, мною написанного, скорее даже похожая на народную, – песня «Уже никогда». До сих пор содрогаюсь при одной мысли об этом. Честное слово! Писал-то я ее про «Кэтонсвилльскую девятку»[12] и прочее в том же духе. Возомнил себя Бобом Диланом! Но тем не менее нас с этой песней утвердили.

И вот где-то на середине нашего выступления на той свадьбе я вижу в зале мужика, уже за полтинник, танцующего с девчонкой, которой едва пробило двадцать, и думаю: «Интересно, а этот чувак вообще понимает, что выглядит как старый потаскун?»

И вдруг до меня доходит, что это мой отец.

Грэм: Папаша оказался там, на этой свадьбе, с девахой примерно нашего возраста. Мне кажется, я понял это раньше Билли. Узнал его по фотографиям, что матушка хранила в обувной коробке у себя под кроватью.

Билли: Я просто не мог поверить своим глазам! К тому моменту он уже лет десять как нас бросил. И вроде предполагалось, что он живет в Джорджии. И вот этот козел топчется прямо напротив нас, посреди танцевального зала, даже не представляя, что на сцене – его сыновья! Он уже так давно нас не видел, что совершенно не узнал. Ни наших лиц, ни голосов – вообще никак!

Когда мы кончили играть, я проводил его взглядом с танцпола. Он даже не посмотрел на нас. Это ж каким надо быть социопатом, чтобы даже не заметить собственных сыновей, когда они прямо у тебя перед глазами! Как вообще такое возможно?

По моему личному опыту, биология все же должна брать свое. Ты видишь перед собой ребенка – и просто знаешь, что это твое дитя, и не можешь его не любить. Именно так это работает.

Грэм: Билли порасспрашивал о нем кое-кого на свадьбе. Выяснилось, что отец живет от нас всего через пару городков. Дружит с семьей невесты, что-то типа того. Билли аж кипел от злости, все повторяя: «Он ведь нас даже не узнал». А я считал, что он как раз, наверное, узнал нас – просто не знал, что нам сказать.