Моя бабушка Дина Яковлевна себя всегда называла бабка. И когда ей было 50 лет, и сейчас. Мою тетю называла Юлька. Не Юлечка, не Юля – Юлька. Я – Жанка (но иногда все-таки Жаннуля, так тоже бывает). Моя мама – Райка. Отца моего звали Борька, если повезет – Борюня. Вот моего брата всегда звали Толя, редко Толька.

Но проблема в том, что и Толиного отца, мужа моей тети, тоже зовут Толя. Поэтому бабушка, чтобы не перепутать, стала называть его Уткин.

Уткин был единственным человеком, который наводил порядок в Галибихе. Он приезжал туда в отпуск в августе, когда в доме уже были полный разброд и шатание. Уткин приезжал – и все безобразия заканчивались. Толя брался за тяжелые физические работы (например, за ремонт сарая).

Галибиха – это Воскресенский район, северо-восток Нижегородской области. Чуть восточнее – граница с Марий-Эл. Болотистые места. Непроходимые Евдокимовские леса – так они назывались. Река Ветлуга – холодная, северная. Море комаров в июне и июле. Жуть эта Галибиха.

Жуть этот дом. Его действительно ремонтировали каждый год, в том числе к ремонту дома привлекался и мой отец, который терпеть не мог деревню. Но он был еще обязан каждый год стелить рубероид на крышу. Конечно, гораздо проще было бы покрыть крышу шифером – и забыть о ней.

Но шифер неэкологичен, поэтому убеждать бабушку все же пойти на компромисс в этом вопросе было гиблым делом. Бабушка очень жестко и последовательно отстаивает свои взгляды по принципиальным для нее вопросам. Она настолько повернута на всем, что касается здоровья, что одно время даже холодильник подозревала в том, что он излучает. А уж телевизор всегда смотрела на расстоянии 10 метров, не ближе – чтобы «не облучиться».

В Галибихе, повторюсь, были тучи комаров. И в те годы уже появлялись средства защиты от них, но… бабушка считает, что использование, как она выражалась, «всякой химии» нанесет непоправимый вред здоровью. Поэтому никаких репеллентов она не признает.

Нас с Толей в Галибиху отвозили в июне. Я была искусана вся. Абсолютно вся – на мне не было живого места ни на теле, ни на лице. Галибиху я ненавидела лютой ненавистью. Мы ехали туда на двух автобусах, везли какие-то бидоны, жестяные ведра, все с продуктами – с едой в деревне в начале лета было сложно, а машины ездить в райцентр у нас не было. Весь быт был очень тяжелым, не было даже бани, мылись в реке раз в неделю хозяйственным мылом, там же стирали. Туалет на улице, выгребная яма. Воду нужно было носить из колонки ведрами. Жестяной умывальник, отсутствие газа, микроскопические электроплитки.

Естественно, никакой эстетики.

У нее отменный литературный вкус, она читала Фолкнера, Достоевского, разбирается в классической музыке – но быт приветствует совершенно крестьянский. Мы ели из жестяных мисок, пили из жестяных кружек. А ели мы в принципе алюминиевыми ложками. Вилки были не предусмотрены.

Естественно, бабушка была постоянно занята, ей было некогда со мной ходить на речку и в лес. Двоюродному брату было проще – он старше на пять с половиной лет, и у него было больше свободы передвижения. Я же обязана была сидеть в доме или гулять по огороду.

Единственной нашей «обязательной программой» было каждое утро полоть огород и вручную собирать колорадских жуков и личинки с ботвы картофеля, а потом давить их (никаких пестицидов бабушка, конечно, не использовала). И мне это нравилось! За эту работу нам давали конфеты.

Но огородные работы занимали полтора часа в день, а все остальное время мы с братом просто сходили с ума. Играли в карты по десять часов подряд. Соревновались, кто больше съест. Брат был старше, но я изо всех сил старалась его «переесть» – все заканчивалось расстройством желудка.

Бабушка считает: здоровой пищи сколько ни съешь, все хорошо. Творог – жирный, 20–40 % жирности – в эмалированную миску. Сверху – 200 граммов деревенской сметаны, от души – варенья… Ешьте, дети! И мы ели.

От такой жизни неизбежно становишься немного дикарем. И вот в один из годов я настолько одичала, что перестала по утрам расчесываться. К тому же у нас в доме было очень мутное зеркало, в нем был виден только расплывчатый силуэт, поэтому я точно не знала, как я выгляжу. Бабушка этого не замечала, а если и замечала – не считала катастрофой. Через месяц навестить нас приехала моя тетя Юля. Когда меня увидела, ахнула: волосы выглядели примерно как стекловата.

В 2020 году я навестила дом в Галибихе. Он стоит до сих пор, стал за годы еще менее пригодным для жизни. Меня туда совершенно не тянет, но нет более яркого воспоминания из детства, чем Галибиха.

Ужас с деревней каждый год компенсировался счастьем в Сочи. Родители брали отпуск в августе – и летели вместе со мной к морю. Я обожала Сочи – после Галибихи это было несколько недель абсолютного блаженства.

Мы не лежали на пляже от рассвета до заката. Мои родители с рождения привили мне любовь к спорту. Отец и мама играли в большой теннис – в СССР он был моден в научной среде. Вторым «спортом ученых», как ни странно, был виндсерфинг. Один из физиков привозил свой серф в Сочи во время научных конференций. Катались по очереди, мама тогда тоже попробовала.

Отец, конечно, не заставлял меня ни играть в теннис, ни кататься на доске. Но мне хотелось всегда делать то, что делают взрослые, особенно родители. До сих пор довольно хорошо играю в большой теннис. А на виндсерф встала в 2020 году после долгого перерыва. Была уверена, что уже все забыла, но – нет. Оказалось, я по-прежнему неплохо катаюсь. Для меня идеальный отдых – это теннис, велосипед и, если повезет, виндсерфинг.

Однажды в Сочи я ужасно обиделась на отца. Мы гуляли в парке «Ривьера»: ели мороженое, делали экспресс-фотографии, шутили, смеялись.

– Смотрите, там лошади и пони! Я хочу покататься на пони! – я увидела лошадей и сразу загорелась.

Конечно, меня посадили и прокатили, и я была рада. Но когда стала слезать с пони, он меня укусил. Это было не столько больно, сколько обидно: ну как так? За что? Почему он меня укусил?

Я заревела, бросилась к отцу:

– Что случилось? – он наклонился ко мне.

– Меня укусила лошадь… – всхлипнула я.

И тут отец начал хохотать. Ситуация показалась ему настолько комичной, что он не мог ничего с собой поделать – не мог остановить смех. А меня душила обида – и на пони, и на отца за то, что смеется над моим горем. Казалось бы, мелочь – а почему-то помню это до сих пор.

…Когда мой отец уже работал губернатором, он решил написать книгу. Конечно, времени на то, чтобы писать ее полностью самостоятельно, у отца не было. Поэтому он попросил нижегородскую журналистку Ларису Крылову помочь ему. Книгу решили назвать «Провинциал» и придумали необычный формат: Лариса называла отцу фамилии известных персон (Жириновский, Гайдар, Тэтчер), понятия (например, «честность», «реформы», «порядочность») или фразы, которые нужно продолжить. И отец в ответ давал характеристику тем или иным людям, рассуждал, если это были понятия, или заканчивал фразы.