Пуришкевич не замедлил подтвердить свои слова делом. С помощью трех заговорщиков, из которых самым важным являлся князь Феликс Юсупов, выдающаяся фигура в придворных кругах, он начал составлять план убийства Распутина. Деяние было осуществлено на рассвете 30 декабря, причем весьма неуклюже и с огромными трудностями, ибо для уничтожения выносливого фаворита двора пришлось использовать и яд, и пули, и удары по голове, и утопление. За исключением узкого кружка камарильи императрицы, вся страна с радостью встретила известие о его смерти. Особенно высшие классы общества, в которых распространилось мнение, что очищенная от Распутина династия каким-то образом окрепнет и снова обретет доверие народа. Но в данном случае вряд ли можно было этого ожидать. Крестьянам и солдатам произошедшее представлялось слишком отдаленным от их насущных интересов и лишь на время привлекло их внимание. Для правящей четы убийство Распутина было ударом по их авторитету и престижу и одновременно личной утратой, вследствие чего она еще меньше склонялась к каким-либо послаблениям режима.

Царь постоянно получал предостережения, что его политика ведет страну к гибели, но они производили на него мало впечатления, если не сказать, что вообще никакого. 12 января 1917 года Бьюкенен, британский посол, испросил аудиенцию у Николая, намереваясь обрисовать серьезность положения вещей, даже если это превысит границы дипломатического этикета. Вместо того чтобы быть принятым в неформальной обстановке личного кабинета Николая, как тот обычно делал, на этот раз посол был вынужден ожидать появления царя в зале для приемов. Этот ясный признак неодобрения едва не выбил почву из-под ног Бьюкенена, но он сумел твердо держаться своего намерения и откровенно высказал царю мнение о его ошибочной политике. Он указал на некомпетентность администрации, на продовольственный кризис, на частую смену министров и на растущую опасность революции. В заключение он предупредил, что династия находится на развилке исторического пути: «У вас есть возможность выбрать одну из двух дорог. Одна приведет вас к победе и к славному миру, а вторая – к революции и к катастрофе». Николай поблагодарил его, внешне благосклонно восприняв критику; но, как всегда, когда его вынуждали признать неприятную правду, скорее он испытывал раздражение. Императрица, которая, очевидно, слышала весь разговор, находясь в соседней комнате, реагировала более откровенно, составив впечатление – и, видимо, сумев убедить в нем и царя, – что посол задумал переворот с целью возвести на трон одного из великих князей. Это странное подозрение стало основой для дальнейших утверждений защитников династии, что ответственность за революцию, которая разразилась через два месяца, целиком лежит на Бьюкенене. Министр внутренних дел порекомендовал установить слежку за британским посольством, а императрица предложила, чтобы посол был отозван. Но Николай запретил принимать столь решительные меры, не желая обнаружить свое недоверие представителю союзнической страны.

В конце января 1917 года в Петрограде состоялась давно откладываемая конференция союзников, самое крупное и блестящее собрание из тех, что проводились в военное время. Во время беседы с царем Бьюкенен говорил о перспективах войны в самом пессимистичном тоне, и будущее показало поразительную точность его предсказаний. «В истории великих войн редко встречается такое явление, когда столь большое количество ответственных министров и генералов решились покинуть свои страны по делу, оказавшемуся столь бесполезным», – откомментировал событие Брюс Локарт, тогдашний вице-консул Британии в Москве. Британскую делегацию возглавлял лорд Альфред Милнер, член Специального военного кабинета, с генералом сэром Генри Вильсоном и еще пятью генералами в качестве военных советников. Франция прислала Гастона Думерга, министра колоний, и генерала Эдуарда Кастельно, возглавлявшего ставку, приехали и представители таких менее влиятельных государств, как Италия и Румыния. Члены делегации тщательно отбирались в надежде, что более внушительная делегация будет иметь больше шансов на успех. Дата конференции несколько раз переносилась по просьбе российского правительства, чтобы дать ему возможность подавить революционные настроения. Когда стало невозможно и дальше откладывать проведение конференции, Дума, которая должна была собраться 23 января, отложила начало своей работы до 27 февраля, чтобы избежать открытых политических разногласий.

Все представители союзников, пятьдесят человек, отплыли из Англии и прибыли в столицу России 30 января 1917 года. После пленарного совещания, состоявшегося 1 февраля, конференция разбилась на несколько комитетов, которые должны были обсуждать вопросы политики, финансов и транспорта, а также проблемы технического обеспечения армии, организации и стратегии. Армейские офицеры объезжали фронты, а гражданские чиновники и политики высказывались по поводу положения в стране. Бесконечная череда банкетов, завтраков и приемов создавала соответствующую торжественную и праздничную атмосферу и являлась средством помешать гостям серьезно обсудить те проблемы, которые, как всем было известно, были куда важнее мелких технических вопросов, рассмотрению которых делегаты посвящали столько времени. Но даже при этих, главным образом, добровольно принятых на себя светских обязанностях ни один из делегатов не попытался перешагнуть за рамки условности и поднять волнующие всех вопросы. Царь дал официальный прием, на котором вел себя с обычной безукоризненной любезностью, но упорно избегал затрагивать любые темы, кроме самых банальных. Трудно сказать, было ли это показной апатией или просто устранением от обсуждения сложных проблем, – качество, свойственное всем Романовым. Милнер, казалось, с самого начала потерял всю надежду и механически выполнял свой долг, не скрывая своего крайнего неодобрения. «Мы тратим время попусту!» – часто жаловался он. На одном из собраний он «демонстративно откинулся в кресле и громко застонал», когда направление дискуссии стало еще более безнадежным, вспоминал Родзянко. Только генерал Вильсон сохранял оптимистическое настроение, оживленно участвуя в торжествах.

Французскую делегацию, казалось, не столько тревожила перспектива революции, сколько обеспечение поддержки России ее территориальных претензий на предстоящей мирной конференции. В состоявшемся 3 февраля разговоре с царем Думерг добился необходимых гарантий на получение Францией территорий по левому берегу Рейна, о притязаниях на которые по полученной из Парижа инструкции Палеолог заявил в официальном письме российскому министру иностранных дел. Эти переговоры держались в секрете, и британское правительство ничего о них не знало, пока в ноябре того же года большевики не опубликовали этот факт в газетах. От французов решительно потребовали объяснения, и они прибегли к совершенно неубедительному, но безошибочно срабатывающему приему, заявив, что Думерг превысил данные ему полномочия. Конференция закончила свою работу 21 февраля 1917 года, и результаты ее были весьма ничтожные, если не считать оценки нужд российской армии и обмена мнениями по широкому кругу вопросов. Просьба делегатов о разрешении задержаться в Петрограде до очередного созыва Думы была отозвана, когда кто-то из придворных чинов по секрету признался, что если они останутся, то начало заседаний Думы придется отложить еще на две недели. Одного этого намека было достаточно, чтобы делегаты встревожились по поводу опасной политической ситуации в стране. Тем не менее даже явные признаки коррупции и дезорганизации, волнения и стачки в Петрограде, предупреждения лидеров Думы и различные планы смещения правящей четы, о которых открыто судачили в обществе, не смогли вызвать в членах миссий представление о неминуемо приближающейся революции. Исключение, возможно, составлял сэр Уолтер Лейтон, эксперт по военному снабжению, который выразил свое частное мнение, отличающееся от официального отчета. На удачное предсказание приближающейся революции претендовала также итальянская делегация, но веских доказательств, что их политическое предвидение оказалось основательнее прозорливости коллег из других стран, не существует. Милнер, который на протяжении всей работы конференции сохранял мрачное выражение лица, в своем докладе военному кабинету сообщил, что «в разговорах о революции было много преувеличений, и особенно относительно предполагаемой нелояльности армии». Думерг был еще более оптимистичен. «Я привез превосходные впечатления от поездки, – сообщил он корреспонденту газеты «Матен». – Из всех разговоров, которые я имел, и из всего, что я видел, ясно, что Россия единодушно настроена продолжать войну до полной победы».