Натам-вой. Такие есть абсолютно везде, и в моём университете был такой — это был племянник ректора. И даже здесь, на затерянном острове, далеко от цивилизации, есть наглый, грубый и жестокий Натам-вой, которому абсолютно безразличны чувства других людей. Племянник ректора в университете даже гордился собой, он считал себя искренним и открытым человеком, что он никогда не обсуждает людей за их спиной, а всё говорит прямо в лицо. И легко может высмеять как себя, так и других. При этом хвастал он постоянно, но считал это довольно заслуженным. А когда на занятии по этике преподаватель произнёс фразу, что любая правда может быть вежливой, этот самый племянник ректора (не буду называть его имени) возразил: «Зачем мне лицемерить и приукрашивать правду? Я вполне могу сказать человеку то, что о нём думаю. И это будет честно». Преподаватель ответил, что тогда и другие могут высказывать о нём грубую правду, которая может обидеть. «А я на правду не обижаюсь, — самоуверенно ответил племянник ректора, — и считаю, что и другие не должны обижаться на правду. Не люблю телячьи нежности, лицемерие и притворную доброту».

Того, что доброта может быть не притворной, а вежливая правда — не лицемерие, ему было не понять.

Я хотел было и дальше порассуждать на тему ограниченности ума некоторых людей, но только при одном воспоминании о племяннике ректора мне сделалось противно. И ведь такие люди искренне и очень однобоко верят в свою правоту и даже не пытаются допустить возможности других вариантов или правоты других людей.

Таких людей действительно много, и живут они как в цивилизованных странах, так и на затерянных островах. Я сталкивался с ними и в книгах, и в реальной жизни. Они по какой-то причине просто не допускают других вариантов, не могут увидеть мир или ситуацию шире. Зависит ли это от их воспитания или среды, в которой они выросли, но их узколобость порой доводит до отчаяния. И я всегда старался избегать таких людей. Объяснять им что-то невозможно, а терпеть нет ни малейшего желания.

Да, какие только воспоминания и рассуждения не приходят ко мне во время заточения в этой пещере. И всё бы ничего, если бы знать, что я отсюда выберусь.

4 августа

Я не писал несколько дней. Было совершено не до этого — мне пришлось проводить ампутацию ноги. Да, вот так, на затерянном острове, посреди океана, без медицинских инструментов, без препаратов. Да я даже руки нормально вымыть перед операцией не смог! Я был в ужасе от происходящего!

Мало того что я в жизни никогда не проводил ампутацию, так я даже не специализировался в этом направлении. Мы изучали эту тему, конечно, в университете, даже практика была. Но делать это самому! В таких условиях!

Но выбора у меня не было. И не только потому, что вождь просто приказал мне: лечи! Я сам не мог пройти мимо человека в беде.

Дело было так. Едва минул обед, как вернулись охотники. Вышли они только утром, на рассвете, а вернуться должны были на закате. Но вот вернулись гораздо раньше. И по их поведению сразу стало понятно, что что-то не так. Младший брат вождя, искусный охотник Тахо-наклан, попал в зубы тигра. Нога туземца была ужасно изуродована. Его принесли на ветках, сложенных в виде носилок (не перестаю восхищаться этим народом).

Тахо-наклан был абсолютно без сознания. Я только глянул в его сторону, сразу понял — он не выживет. Шансов не было. Но передо мной, как из-под земли, вырос вождь Укалан-тахо и произнёс лишь одно слово, выученное на английском: лечи!

Я уж хотел было сказать, что раненый не выживет, но что-то заставило меня промолчать. Может, это взгляд вождя, в котором теплилась надежда, может, это докторский долг. Так или иначе, я лишь кивнул и указал на решётку, закрывавшую меня в пещере.

Меня выпустили, но строго наблюдали. Я подозвал Кеикилани, которая сидела рядом с дядей, держа его безжизненную руку. Я начал отдавать распоряжения, а девушка переводила. Мне требовался очень острый нож такого размера, которым можно за один раз отрезать изуродованную плоть. Ниже колена у пострадавшего от ноги осталась только разорванная плоть и переломанные кости. Я объяснил Кеикилани, что нужно вскипятить воду. Нож пришлось дезинфицировать огнём, а руки мыть обычной ключевой водой. И если я до этого скучал по мылу, то теперь почувствовал в нём острую необходимость.

Я мысленно пытался вспомнить страницы учебников, выискивая знания по ампутации. Как же мне их сейчас не хватало! А также я вспоминал практическое занятие, на котором присутствовал.

Но мало было просто отрезать плоть, нужно было ещё перепилить кость. Я прекрасно знал, что для этого нужна специальная мелкозубая пила (в голове отчётливо всплыл её образ), но где её взять?

Я попытался объяснить Кеикилани, что мне нужно, и, на удивление, девушка кивнула и тут же куда-то убежала. Она вернулась с большим ножом в руках. Только у этого ножа лезвие было не ровным, а с зубьями, почти такими, как у хирургической пилы. Я в изумлении уставился на туземку. Из объяснения Кеикилани я не совсем понял назначение этого ножа, но сейчас это было неважно. И хотя зубья этой своеобразной пилы были довольно широковатыми, я всё же надеялся на успех.

Не стану описывать все подробности проведённой мной операции, скажу лишь, что прошла она, на удивление, удачно. И брат вождя выжил, хотя я всё же сильно боялся заражения крови — всё-таки о стерильности здесь говорить не приходилось.

В течение следующих нескольких дней Тахо-наклана поили каким-то напитком, и он довольно быстро начал поправляться. Я регулярно осматривал его и был вполне удовлетворён состоянием больного.

После этого дня моё житьё намного улучшилось: мне стали давать больше еды, даже какие-то вкусные фрукты и напитки; подстилку заменили на более мягкую. Я всё ещё жил в пещере, но уже более удобно.

Несколько раз Кеикилани и её мать звали меня для лечения туземцев, но как только это стало известно шаману, моё участие прекратилось.

Из виденного мной я понял, что лечением в этом племени занимается шаман — такой древний старик, украшенный перьями, костями и сетками морщин по всему лицу. Ко мне он отнёсся более чем враждебно. Он долго кричал, обращаясь к племени и вождю, потрясая своим посохом. Особенно когда узнал, что мне позволили лечить Тахо-наклана, а его не позвали (он вроде как был в какой-то дальней пещере, молился Солею. Позвать меня, а не