Балагур тоже примолк.

— Слушай, Серега. А ведь у нас выборы в будущем году, — задумчиво протянул Середин. — Как думаешь, возраст ведь политику не помеха? Вон Фидель, например, еще и после ядерной войны, говорят… Выберут ведь?

— Если претендент не объявится, выберут тебя, Акелла, выберут. А вот если появится молодой волк…

Президент задумался. В свое время он сам вписал в конституцию Первомайской республики пункт, по которому на выборах претендент на это самое скрипучее президентское кресло должен был бросить личный вызов действующему правителю. Тогда, разумеется, и речи никакой не шло о том, что могут появиться какие-то там претенденты, и Николай Михайлович Середин, отец народа, казался вечным, как бронзовые статуи партизан. А сейчас вот бронза покрылась патиной, суставы прихватывал ревматизм, а седых волос давно уже стало больше, чем русых.

Акелла постарел.

А ну как кто и правда бросит вызов?

— Зря волну гонишь, Серега, — тряхнул он седой головой, чтобы избавиться от тревожного зуммера в черепе. — Да и нахрапа одного маловато. Надо, чтобы народ этого претендента поддержал. Инициативная, так сказать, группа нужна. А кого парод поддержит? Вот то-то. Народ он за меня горой. Я ведь Батя? Батя.

— Ничего, скоро Дедом будешь, — ехидно улыбнулся Балагур, глядя на товарища сквозь стакан. — После сегодняшнего-то.

— А что сегодня? — нахмурился Середин.

— Сегодня Акелла промахнулся. Если бы не пацан этот, Князев, не сидели бы мы тут с тобой. Ну, я бы, может быть, и сидел, а ты гарантированно лежал бы в гробу. С венком, конечно, с бумажными цветами там, а башка тряпочкой прикрыта, чтобы детей и беременных не пугать. И ведь что главное: не я один видел, как ты оплошал, а мальчишка этот, Князев, молодцом оказался. Люди видели. И запомнили.

— Что ты мелешь? — воскликнул, теряя самообладание, Батя.

— Ты ещё вспомни, кто этот пацан, — как ни в чем не бывало, гнул свое майор. — Так что два в одном: и герой, и…

Президент открыл было рот, чтобы возразить, но вместо этого схватил бутылку и надолго присосался к горлышку…

Занятый своими мыслями, Игорь шагал по шпалам знакомого до мелочей межстанционного перегона между Первомайской и Щелковской. Он по нему даже с завязанными глазами прошел бы, а уж в тусклом свете редких фонариков, укрепленных на своде через каждые несколько десятков метров, переход и вовсе превращался в приятную прогулку.

«Два-три, три-четыре… — крутилась в голове детская считалочка. — Мы одни в пустой квартире. Семью восемь, трижды пять, я иду тебя искать…»

Споткнувшись, он машинально нащупал угловатый предмет в нагрудном кармане куртки.

«Подарю Лариске, — подумал Игорь, — Вот обрадуется!..»

По молодости лет он мало разбирался в женских вкусах и предпочтениях, по точно знал, что при виде этого любая девчонка упадет в обморок от счастья. Целую россыпь прозрачных коробочек с наборами разноцветной пудры, кисточками и прочими мелочами он позавчера обнаружил среди прочих трофеев в торговом центре. Сперва хотел выбросить бесполезные цацки, но к одной из них приклеился чудом уцелевший кусочек упаковки, а на нем…

Таких девушек парень никогда в жизни не видел. Красавица — слабо сказано. Прекрасное создание на ветхом, некогда глянцевом картоне просто не могло быть человеческим существом. Ну не бывает таких — и все тут. Но эта богиня наводила красоту, держа в руке именно такую коробочку.

«Ну и что? Лариска тоже ничего. — Обрывок с неземным ликом он тоже не выбросил, а положил в карман. — Вот накрасится этим самым…»

В туннеле стояла мертвая тишина, нарушаемая только звуком его шагов. Опасаться здесь было некого. И твари его волновали мало: крупное зверье в надежно заблокированный туннель проникнуть не могло, а изредка просачивающиеся сквозь все кордоны мелкие существа опасность представляли разве что для несмышленого ребенка. Даже подросток, вооруженный палкой, легко справился с большинством из них.

Впереди замаячил темный, неосвещенный участок. Это показалось странным: обычно потухшие фонарики заменяли новыми сразу — на это средств никогда не жалели. Но факт оставался фактом: ближайшие полсотни метров пути терялись в темноте.

«Тут, похоже, не один фонарик потух…»

Обстоятельство это мало озаботило новоиспеченного старшину: темноты он никогда не боялся, а никаких серьезных препятствий впереди до самой Щелковской не предвиделось.

Тут, можно сказать, дом родной. Все свои. Опасаться здесь нечего, тем более что его надежная шпага — в руке. Шпагой он называл выкованную из куска арматуры заточку длиной чуть больше метра с рукоятью из обрезка резинового шланга и самодельным эфесом. С такой ничего не страшно.

Поэтому, услышав за своей спиной чьи-то шаги, Игорь не насторожился. Ну идет себе человек и пусть идет. Мало ли кому приспичило пройти с одной станции на другую? Оживленным проспектом перегон не был, но и совсем уж пустынным его назвать было трудно.

Человек догонял, и Князев немного посторонился, чтобы тот мог беспрепятственно пройти мимо: туннель широкий — всем места хватит. Но тот вдруг раздумал идти на обгон, и теперь мелкие камушки и куски бетона похрустывали под чужими подошвами в унисон с его, Игоревыми, шагами метрах в десяти позади.

«Может, просто боится один идти? — подумал парень, оборачиваясь и тщетно вглядываясь в темноту. — Наверное, еще со станции решил ко мне пристроиться — я все-таки военный, со мной не так страшно. Ну и правильно. Мы ведь всегда цивильным помощь окажем. Служба!»

Присутствие чужого он ощутил слишком поздно: нога зацепилась за что-то, чего здесь, на знакомом до мелочей бродвее, быть не могло. Не должно. Игорь полетел наземь, ободрав о шпалу костяшки пальцев.

— Эй! — вскрикнул он. — Какого?!..

Могло случиться только одно: кто-то из сослуживцев решил подшутить. Или проучить Князева, чтобы не зазнавался после вчерашнего подвига. Вот и устроили ему…

— Хватит, парни, не смешно. — Он попытался подняться на ноги, но сильный удар по голове швырнул его на рельсы.

Спасло чудо — или чутье. Ткнувшись мордой в сырой грунт, Князев сразу катнулся в сторону — подальше от того места, куда упал. И спустя мгновенье ровно оттуда послышался короткий зловещий хруст — в щебень входила сталь.

«Трижды пять», — еще раз, по инерции, крутанулась в голове фраза из считалки.

Рукоять «шпаги» сама легла в ладонь. Рефлекс быстрее мысли. А в метро — все на рефлексах, иначе сожрут.

Глаза уже привыкли к темноте. У тех, кто под землей жизнь прожил, так иногда бывает: капли света, самого тонкого лучика хватает, чтобы ухватить самое важное. Особенно когда жизнь висит на волоске…

На фоне слабого отсвета от невероятно далекого фонаря мелькнула темная фигура. Рефлекс — мгновенный выпад — и острие «шпаги» с небольшим напрягом, будто в мешок с песком, вошло во что-то податливое… Стон.