заорал: — Крепить все на палубе! Люки задраивать! Леера тянуть!

Шелихов огляделся. Галиоты «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» под сильным ветром уходили на север. «Святой Михаил» шел с большим креном на левый борт. На галиоте «Симеон и Анна» с фок-мачты сорвало брамсели, паруса бились на реях изорванными лоскутами.

Море было изумрудно-зеленым и словно горело. По волнам метались пенные полосы.

Новый шквал с грохотом и воем обрушился на «Три святителя». Сбитый волной, через палубу пролетел ватажник, сильно ударился плечом о колонку рулевого колеса и скорчился у ног Шелихова. Григорий Иванович живо к нему наклонился. Это был Степан. Черную повязку сорвало, и Шелихов увидел багровый шрам клейма. Все лицо у Степана было залито кровью. Шелихов выхватил из кармана тряпицу, но новая волна, хлестнув через борт, потащила обоих по палубе. И быть бы Степану в море, не удержи его Григорий Иванович у фальшборта.

Галиот подняло, но он все же перевалил через вал и, ухнув обнаженным днищем, покатился вниз.

Шелихов с трудом поднял тяжеленного Степана, безвольно повиснувшего на руках, и понес к трапу в трюм. Навстречу кинулась Наталья Алексеевна, помогла удержать Степана, снести в каюту.

Шторм разбушевался, волны захлестывали палубу. Галиотов «Святой Михаил» и «Симеон и Анна» не было видно. Валы ходили выше мачт. Несмолкающий гул, грохот и вой стояли над морем. Галиот мотался из стороны в сторону.

Измайлов приказал привязать себя накрепко к мачте. Он сильно расшибся о борт.

Пошел дождь, потом по палубе застучали, запрыгали изрядные, с голубиное яйцо, градины. По палубе, как по льду, катались ватажники. Редко по здешним местам бывало, чтобы в начале сентября да град.

Особо ярый вал сорвал с палубы байдару. Одному ватажнику голову повредило, другому вышибло плечо. Байдару закрутило на волнах, как щепу, и унесло.

Зашибленных поволокли вниз. Григорий Иванович увидел, как из люка лезет Степан на палубу. Приседая, он побежал к своему месту у фок-мачты. Глаза у него от злости были белыми.

Новый вал налетел, и Шелихову уже стало не до Степана.

Измайлов сорванным голосом засипел:

— Право руля!

Шелихов оборотился к рулевому. Тот лежал грудью на рукоятях колеса и хрипел от натуги. Шелихов метнулся к нему и навалился на рукояти. В спине что-то хрустнуло. Колесо подалось, и галиот развернулся к волне носом.

Шторм пролетел. На носу галиота зазвонил колокол.

— Туман, — сказал Измайлов. — Видишь, Григорий Иванович?

Капитан стоял рядом. Шелихов увидел — с востока ползла белая клубящаяся стена, закрывая и море, и темнеющее небо.

Колокол внезапно смолк. Лицо Измайлова застыло.

— Нет ответа, — обернувшись к Шелихову, сказал капитан.

Григорий Иванович понял, что они потеряли из виду «Симеона и Анну» и «Святого Михаила». На колокольный бой галиоты не ответили.

— Смолу надо зажечь, из пушки ударить, — приказал Григорий Иванович.

Он не хотел верить, что суда погибли.

А туман уже лег на судно. Сначала верхушки мачт закрыло белой, кипящей пеленой, затем утонули в тумане борта и, наконец, руку протянув, Шелихов не различил своих пальцев.

Туман такой необычной плотности моряки называли «белой шубой». Шел он за штормом, рождаясь на перепаде температур. Ежели судно попадало в туман, капитаны останавливали ход, отстаиваясь на волне.

Измайлов распорядился паруса убрать. Судно сбросило ход.

В бочонке принесли смолу и запалили. Смола горела плохо: шипела, брызгалась, дымила. Огонь едва был виден.

Брызги горящей смолы падали на мокрую палубу, мужики давили ее лаптями.

Из пушки ударили раз и другой, но звук гас. Галиоты знать о себе не давали.

Шелихов приказал держать пламя. Море за бортом колыхалось безмолвное. Туман, туман клубился над волнами.

Степан ковырял дырявые лапти. Лапти никуда не годились: рвань, выбросить только. Рядом мужик голый плясал у костра, тело синее — замерз гораздо.

В злопамятную ночь, когда в туман попали, корабль все же отстоялся. Утром туман сошел, потянуло ветром, и галиот понемногу подался к северу. Остальные корабли так и не объявились.

— Все одно, — сказал Шелихов, — идем к острову Беринга. Даст бог и они придут.

До острова дошли благополучно. Но здесь приключилась беда: напоролись на камень. Ниже ватерлинии, у носа, попортили две плахи. С такой порчей в море не пойдешь.

Галиот завели в бухту и облегчили, часть груза сняв на берег.

Шелихов послал людей сыскать подходящий лес.

Мужики нашли лес на дальнем конце острова. Связав стволы, три дня перли на лямках. Наломались, но были довольны.

Устюжане поставили козлы, стволы на плахи развалили и начали латать галиот. Мужик, плясавший голым у костра, Тимофей, только что вылез из воды и сейчас стучал зубами.

— Прикройся, — шикнул на него Степан, — хозяйка идет.

Тимофей торопливо набросил армяк. Подошла Наталья Алексеевна, в руках скляночка.

— На, выпей здоровья для.

Мужик перекрестился, скляночку опорожнил, и в лице появилась краска: ожил.

Григорий Иванович, как только стали у острова, послал троих собирать колбу. Первое средство от цинги. Страшная болезнь цинга, подбирается незаметно, человек слабнет, на ходу спит, глаза стоялые. Потом на ногах черные отметины появляются. Это уж совсем худо. Здесь, на острове, была могила капитана Беринга. От цинги проклятой капитан сей славный погиб вместе со своей ватагой.

Но не только цинга заботила Шелихова. Шла вторая половина сентября. Лучшее время уходило. Где же отставшие галиоты? Целы или погибли в шторм? Ждать надо, а сколько? Дни золотые проходят. Лист ольхи и рябинника уже лежал на земле, трава жухла, паутина над островом летела.

По ночам Григорий Иванович велел на берегу жечь костры, благо плывуна море на гальку прибрежную нанесло достаточно. Костры пылали, вздымая пламя, но на море, сколько ни всматривались ватажники, не было парусов. Только белые барашки волн да крикливые чайки.

— Однако, — говорили мужики, — знать, далеконько их штормом угнало.

— А может, братцы, и в живых-то их нет?

— Молчи…

Григорий Иванович, убеждая себя и других, говорил:

— Придут галиоты, обязательно придут!

А на море все то же: волны под солнцем, чайки.

Устюжане между тем дело свое сделали: плахи треснувшие заменили и место порченное засмолили. Галиот был снова готов к походу.

В один из дней к Шелихову пришел старший из устюжан. Потоптался в дверях каюты, теребя шапку в руках. На приглашение прошел вперед и сел на рундук.

— Григорий Иванович, вот как я разумею. Сели-то мы здесь, на острову, видать, надолго. Ватажники, конечно, недовольны будут. Зиму здесь непросто просидеть.

— Ты подожди гадать, — сказал Шелихов. — Говори, что у тебя?

— Да что у меня? — Устин задумался. — Раз на зиму садимся, кораблик надо из воды вытянуть, на