ветки дерева, почти прямо к стенке и с громким весёлым «Туки-та!» коснулся поверхности. А Мише и в голову не пришло раньше посмотреть наверх – он бы сразу его увидел! Он хотел было сделать рывок, чтобы опередить Ваню, но передумал и шагнул наоборот ещё ближе к бревну, где пряталась Оля. В этот момент и Лена подбежала к туки-та, и Пашка-промокашка… У Миши оставался только один верный и самый простой шанс – это обнаружить Олю, мигом вернуться обратно и коснуться заветной стены.

Но в какой-то момент он не выдержал. Так и не увидев девочку, Миша крикнул через плечо:

– Оля за бревном, я тебя нашёл! – и ринулся назад, к стене.

Он постучал трижды ладонью по белому кирпичу, приговаривая:

– Оля водит, Оля водит, я её застукал!

Ребята прыгали и скакали, радуясь, что н их не нашли, и кто-то другой будет водить. Оля медленно вышла с другой стороны бревна – не с той, к которому приближался Миша, и сказала:

– Ты подсматривал! Так нечестно! Ты не мог меня видеть – я же наблюдала за тобой, ты даже в мою сторону не смотрел! Так нечестно, давайте переиграем!

Но ребят уже трудно было угомонить. С весёлыми криками «Оля водит! Оля водит!» все кружились вокруг неё, и Миша тоже, приговаривая:

– Не хлюзди! Попалась – давай води.

Оля ничего не ответила, а просто – маленькая и худенькая – молча прошла к стенке туки-та, закрыв ладонями глаза, бормоча на ходу: «Робин-бобин-барабек…». Мише показалось, что ресницы у неё влажные, но он не стал тогда присматриваться, а бросился вместе со всеми к очередному укромному местечку.

Сейчас, лёжа в постели и перебирая в памяти эти летние забавы, ему отчего-то не было так же весело, как и тогда, всего-то месяц назад. Он и забыл про это совсем – мало ли чего приключается за жизнь! Но сон не приходил, и Бориска не мог ему ничем помочь. Ведь если бы сейчас уснуть быстро-быстро, то утро наступит гораздо скорее, чем если просто лежать и ворочаться в кровати.

И неожиданно он подумал: а что, если этот случай стал известным Деду Морозу, и его список потерял всякое значение? И ему не видать ни то чтобы компьютер, и даже не сумку-поколенку, а вообще… Миша в ужасе зажмурил глаза. Но даже в темноте перед ним как будто здесь и сейчас стояло лицо Оленьки. Теперь он был уверен, что она тогда плакала. Молча и совсем бесшумно плакала. Как-то даже по-мужски плакала девочка – не от боли, а просто от обиды. «Но девчонки же всегда плачут», – попытался он себя убедить, но, должен был тут же признаться самому себе, что в этом случае этот аргумент совсем не звучал убедительно.

«Ну и ладно! – подумал он и перевернулся на другой бок. – Буду считать облака на небе – тогда точно быстро засну».

Но не тут-то было. В каждом воображаемом облаке ему виделись лица ребят – радостные и беззаботные, а в самом большом, белом и пушистом, его собственное – грустное и озадаченное. И счёт никак не получался: ему удавалось посчитать Ваню, Пашу, Лену, Сашу, но как очередь доходила до Олиного облака, то Миша сразу сбивался. Ну, почему ему вспомнился этот случай именно сегодня, перед самым замечательным Днём? Он уже не думал про подарки, и не думал, что, наверно, затукитакал тогда Олю не совсем честно… вернее, совсем не честно… Он вспомнил, как Артём из их класса в прошлом году на свой День рождения принёс шоколадные батончики с соком, всех угощал, а ему, Мише, достался какой-то помятый – ему было обидно, прямо до слёз, но он не показал своей обиды, хотя расплакаться очень хотелось. Но ведь он мужчина!

Наверно, Оле тоже было обидно, и ей тоже хотелось расплакаться…

– Ты не спишь? – вдруг услышал он шепот отца.

Папа стоял в проёме двери и неуверенно вглядывался в полумрак Мишиной комнаты.

– Нет,– буркнул в ответ Миша и зарылся под подушкой.

Отец подошёл ближе.

– Эй, мужичок, ты что так невесел?

А у мальчика, как назло, слёзы сами брызнули из-под ресниц. Ему так стало жалко – и себя, и Олю, и Артёма, который тогда растерянно протягивал ему помятый батончик в свой день рождения, неловко переминаясь с ноги на ногу, а остальные ребята ехидно переглядывались за спиной именинника… Обидно до слёз.

– Расскажи мне, что приключилось, – отец присел на краешек кровати – там же, где совсем недавно спокойной ночи пожелала ему мама.

Подушка перевернулась, и Миша, запинаясь и путаясь в словах, рассказал о том, что не давало ему сегодня заснуть. Отец молча слушал, поглаживая рукой свой подбородок. Когда Миша замолчал, он шёпотом спросил:

– Тебе стыдно?

В ответ мальчик всхлипнул.

– Это хорошо, что стыдно, – сказал папа и взял Мишу за руку. – Теперь нужно что-то предпринять, что бы этот стыд прошёл. Половину ты уже сделал правильно – ты честно сам себе признался, что поступил некрасиво и даже скверно.

Миша повернул к нему заплаканное лицо:

– Но ведь это было уже давно?

– Но раз ты об этом помнишь, то, наверно, не так уж и давно. К тому же разве не вдвойне обидно, что девочка знает, что ты сжульничал? Как ей смотреть в глаза, или прятаться от неё будешь?

– А что делать?

– Подумай сам. Ты же знаешь правильный ответ.

– Извиниться? – сама мысль Мише была страшна.

– Думаю, да. Так поступил бы настоящий мужчина.

– Но ведь настоящий мужчина – это тот, кто… – «защищает девочек» хотелось ему добавить, но он понял, что в данной ситуации это как-то не совсем верно, и потому закончил:

– … защищает Родину?

– Да. Но ведь Родину защищают и девочки, и женщины тоже. Мужчины сильнее обычно своими мускулами, но иногда оказываются слабее, когда нужно признать свою неправоту. Тогда они гораздо слабее. Ты же чувствуешь уже, что нужна смелость, чтобы признаться ей и извиниться?

– Наверно, да.

– Тогда нужно всё-таки принять верное решение. Думай о том, насколько тебе станет легче потом, насколько больше ты сам себя станешь уважать – и тогда первый шаг окажется не таким уж страшным, поверь.

Миша задумчиво смотрел в потолок.

– А у тебя были такие случаи? – немного погодя спросил он.

Теперь уже была очередь папы задуматься. Наконец, он ответил:

– Конечно, были. Человек так устроен, что ему помнятся в основном приятные моменты из жизни, и если я когда-то сделал что-то некрасивое, но потом исправил и извлёк из этого урок, то, наверно, я