Депутат тряхнул головой и наваждение пропало.

– Нашу вечную память падшим и ушедшим в запо… кх, в запас, – генерал звонко кашлянул, подравнивая речь. – И безоговорочную преданность Президентом Российской Федерации Владимиром Владимировичем Путиным, самым чутким к нуждам армии человеком… и величие нашей многострада… – тут генерал запнулся ощутимее, – многонациональной Родины-Матери… с честью носящей высокое звание Российской Федерации! Гризантальна с растягом троекратно, таарищи – у-ра!

– У-ра! У-ра! – закричали подчинённые.

Генерал наконец прикрыл поддувало и взялся за стопку. Все нестройно зашумели. Зашуршало стекло, зацокали вилки о тарелки: люди торопились выпить и закусить.

– Это ещё не самое-самое, – предупредил долговязый и дёрнул уголком рта, что можно было принять и за кривую ухмылку, и за нервный тик. – Он сейчас стихи читать буддет.

– Главное, чтоб не пел, – в тон ответил депутат, морщась: выпитое и съеденное, вроде бы хорошо улёгшееся в животе, вдруг как-то ощутимо покосилось. Дристать на бис не хотелось, да и отходить от стола во время тоста было бы некрасиво. Пархачик немножечко послушал себя и решил, что как-нибудь перетерпит.

– А теперь хочу прочесть! К нашему столу! – порадовал Фирьяз Абдурахманович и, не дожидаясь внимания, начал:

– Таарищи родные дорогие, мы что-то важное свершаем в этот час… и можно так сказать, что все стихии сегодня поздравляют нас!

– Поздравляют как бы нас, – исправил размер долговязый.

– И можно так сказать, – повторил депутат за полковником, выпрастывая из кармана пузырёк с таблетками от желудка и пытаясь отщёлкнуть крышечку. – Минералочки тут есть?

Долговязый окатил стол быстрым оценивающим взглядом, выцепил «Святой источник» без газа и молча набулькал в фужер. Депутат вытряс на ладонь две таблетки, съел и быстренько запил водичкой.

– Давай с таким прекрасным настроеньем… огромного спокойствия, труда! – стихи генерал Давлетбаев явно сочинял сам. – И пусть над нами с наслажденьем горит звезда родная, и она… нам путь укажет всем и таким образом в вечность мы войдем! – слова «таким образом» генерал как бы промотал голосом на удвоенной скорости, а «войдем» оформил через «е».

– Вуильям… Шекспёр, – долговязый нарочито сделал между именем и фамилией классика мировой литературы выемку под матное словцо. Депутат понимающе мумукнул.

– Когда же вся эта сволота передохнет, – вздохнул долговязый и сделал приглашающее движение шеей, как бы подзывая депутата присоединиться к компании людей почище. В голове Пархачика всплыло спецслужбистское слово «подход». Секунду подумав, он решил, что это он и был.

– Сволота всех нас переживёт, она о себе заботится, – сделал он свой шажок навстречу, прикидывая, какой у долговязого практический интерес. Скорее всего, решил он – по части продажи какого-нибудь кусочка Родины, случайно уцелевшего после давлетбаевского хапка.

– О себе подумать никому не вредно? – совсем уж откровенно зашёл долговязый, сыграв голосом на повышение.

– И никогда не поздно, – решил чуть отойти депутат. Предложенный темп его насторожил.

– Бывает что и поздно, – серьёзным тоном сообщил пиджак. – Кто не успел… – он опять сделал паузу, как бы вынуждая собеседника продолжить фразу.

– На «Титаник», например, – отбил депутат, уже понимая, что услышит дальше, куда они пойдут, когда кончится мероприятие, какие ожидаются разговоры – и уже прикидывая, насколько интересным может быть предложение. И придётся ли беспокоить Лидера.

– Таарищи! – снова включился Давлетбаев. – Как говорят у нас в народе, что между первой и второй есть перерывчик небольшой! И в этом небольшом перерывчике я хочу прочесть совсем небольшое стихотворение, посвящённое нашим дорогим гостям из Москвы!

Пьяненькая тётя с синяком на коленке громко и как-то очень осмысленно пукнула. Все сделали вид, что сделали вид.

– Кхе, кхе, – начал Фирьяз Давлетбаевич. – Мы все одной семьёй цветём, и каждый на посте своём, доверий от Правительства не счесть и Президент перпоручил нам честь!.. – на редком слове «перпоручил» у генерала стал кончаться воздух, а после «чести» он прервался на экстренную вентиляцию лёгких.

– Да что и честь, коли нечча есть, – вспомнил долговязый русскую пословицу.

Викентий Виленович попытался было сообразить, что это за нечча, с успехом заменяющая дурацкий сословный предрассудок, и не смог: в желудке опять покачнулось, подвалило к горлу. Он судорожно сглотнул, снова достал таблеточки, проглотил две или три, запил.

– И Родине довольно я служу… и счастлив я, что на устах своих… печать секретности держу! – в три приёма одолел генерал трудную, вычурную строчку.

– Наддо же! – в голосе долговязого прорезалось неожиданно искреннее удивление. – Это ещё кто-то помнит?

Депутат хотел было переспросить, о чём речь, да не успел. Что-то ударило его изнутри по ушам, в глазах поплыло, а потом всё стало непонятным и никаким.

Впоследствии – когда, откровенно говоря, это уже никого особо не интересовало – врачи, занимавшиеся телом, немного поспорили насчёт таблеточек. Жизнелюбивый депутат перепутал пузырьки и вместо желудочного принял возбуждающее. Средство считалось безопасным и совместимым с алкоголем, но повышало давление, с которым у Викентия Виленовича было и без того скверно. Хотя, скорее всего, дело было не в таблеточках. Просто пришло – точнее, вышло – время. Источенный сосудик в голове натянулся и лопнул.

То, что с депутатом что-то не так, долговязый заметил не сразу, а когда заметил, то решил, что москвич перебрал и пусть отлёживается. Больше обеспокоились его коллеги – в отличие от местных, они Виленовича знали как алкогольно устойчивого, закалённого в чаду кутежей, на адовых фуршетах девяностых. Тем не менее, по обычному человеческому нежеланию ломать себе кайф и неверию в плохое, они решили, что надо просто подождать и дать человеку отлежаться. Ну и дали – и, само собой, дождались. Депутат уже уплывал в вечность, пока наконец-то вызванные врачи из военного городка ругались с охраной на воротах.

Досуг сорвался, вместо этого тёплым пьяненьким дядькам пришлось объясняться с неприятными, быдловатыми людьми в форме, не любящими москвичей. Потом пошли звонки из Москвы, тоже неприятные: Лидер не любил, когда что-то идёт не гладко. Крыпатченко в расстроенных чувствах обматерил полицейского. Тот не стал отвечать грубостью на грубость, а молча, от сердца, засветил москвичу по соплям.

Нежелательное развитие событий предотвратил вовремя появившийся долговязый, предъявив очень специальные корочки и организовав пару звонков по своим каналам.

Дальше выяснилось, что куда-то исчез генерал Давлетбаев. Все встали на уши. Впрочем, через сутки государственный человек обнаружился. Оказывается, ебанутый вояка решил, что смерть москвича являлась частью заговора против него лично – и, как фельдмаршал Кутузов, отошёл на заранее заготовленные позиции: закрылся в одном из помещений базы с двумя литрами коньяка. К несчастью, генерала кто-то когда-то научил пользоваться электронной почтой, и он из своего убежища направил в Минобороны, Генпрокуратуру и ещё по нескольким известным ему адресам десятка четыре писем самого изумительного содержания, включая инвективы в адрес Сечина, коего Давлетбаев обвинил в работе на английскую разведку. По этому поводу в верхах вышел скандальчик. Правда, без особых последствий: заменить генерала было некем, и он это отлично знал.