в магазин и потому что-то заказала, сама же решила быстренько сбегать на угол в кулинарию.

Кулинария не подвела, и через десять минут с двумя маринованными цыплятами в пакете она влетела в подъезд. Кнопка лифта горела, и она помчалась на третий пешком. Надрывный кашель доносился с площадки третьего. Кого-то терзало удушье.

Она не сразу узнала Леню в человеке, привалившемся к стене. Он был в каком-то новом, приталенном и удлиненном пальто, в клетчатой английской кепке, которую давно не надевал. Но дело было не в пальто, и не в кепке пижонской. Леня так кашлять не мог. Она быстро открыла дверь, помогла ему войти, усадила на стул в прихожей.

— Чепуха какая-то, — бормотал он в перерывах между приступами, — я же нигде не мог простудиться.

Ирина вернулась в прихожую в накрахмаленном «парадном» халате.

— Раздевайтесь, больной… Так… А теперь скажите «а-а-а».

Вся слизистая была поражена, а волдыри на теле потемнели и расползлись.

— Доктор, мой приятель говорил, что когда у него кашель, он идет к любимой женщине и все проходит. Я спросил ее адрес, а потом вспомнил, что у меня есть своя любимая. Острый случай, имею право.

— Случай действительно острый. У тебя отек Квинке.

— Отека Квинке нет. Просто очень сильная аллергия.

— На что?

— Вот это хороший вопрос. На жизнь.

Она вкатила ему сильную дозу супрастина, он лежал, глядя в потолок. Она присела на кровать.

— Слушай, ты, конечно, слышал, что при такой сильной аллергии полагается очистить желудок. У меня все готово. Повернись на бок, я подстелю клеенку, и ты даже не заметишь…

— Ты действительно хочешь это сделать?

— Что значит хочешь? Нужно. Повернись, пожалуйста.

— Ты действительно…

— Больной…

— Это лучше сделать в ванной.

Он встал и голый прошел через комнату. В ванной он включил воду на полную мощность.

— Ты действительно меня любишь?

— Да ни одной минуты. Пожалуйста, вернись в постель. — Она потянулась выключить воду, но он задержал ее руку. Глаза у него уже были чуть замутнены супрастином. Он притянул ее к себе и прошептал на ухо:

— Ты знаешь, из меня хотят сделать что-то вроде доктора Камерона.

— А кто это такой? — в ужасе спросила Ирина.

Она так много видела помешанных и так хорошо знала неожиданность этой беды, что в отчаянии затихла в его руках.

— Вспомни. Скандал в Канаде. Процесс.

— Да, да… но ведь это было давно, лет десять назад, и я была уверена, что это наши журналисты, ну пропаганда придумала все эти ужасы. Неужели…

— Я хочу спать. Потом. Потом…

Потом, утром следующего дня, когда думала, что бред прошел, растворился во сне, Леня вдруг сказал:

— Поедем куда-нибудь подальше, на свежий воздух, погуляем.

— А тебе не надо позвонить домой? Наверное, волнуются…

— У меня нет больше дома. Я ушел.

— Как это? — глупо спросила Ирина. — Как это ушел? А дети?

— Дети? Какие они дети — взрослые мужики, и все, что можно было получить от меня, они получили, на десять лет вперед хватит.

— Не понимаю…

— Потом, потом.

В Саввино-Сторожевском монастыре они долго ходили молча вдоль облезлых древних стен. Ирина ждала. И вот в глухом, замусоренном углу, возле проема, сквозь который открывался запечатленный Тарковским пейзаж поймы, он сказал:

— Слушай, не перебивай и думай.

— Слушаю.

— Ты знаешь, что я занимаюсь изучением полей биоплазмы, то есть крайне слабых электрических полей, окружающих человека, животных, растения.

— Впервые слышу.

— Неважно. Важно другое. Американская разведка занимается изучением экстрасенсорных восприятий, а проще говоря, чтением и передачей мыслей на расстоянии.

— По-моему, бред, реникса.

О господи, сколько таких, слышащих голоса, приказывающие им делать ужасные вещи, мучающихся от излучений, посылаемых на них американскими передатчиками, она перевидала в клинике. С какой убедительной шизофренической достоверностью приводили они доказательства интереса к ним ЦРУ, и теперь этот уникальный светлый ум поражен тем же страшным недугом.

Она вспомнила замученного человека, мужа безнадежной пациентки, и как он старался найти логику в ее безумии, и как она, Ирина, убеждала его снова и снова, что безумие потому и есть безумие, что логики в нем нет. Похоже, теперь настала ее очередь.

Она пропустила какие-то слова Лени.

— …Человек делает то, что от него хотят. Психопрограммирование, то есть тайное воздействие на сознание людей, главным образом на эмоциональные и психофизиологические подсознательные факторы.

— Зачем?

— Чтобы сформулировать определенную систему установок. Кодирование. То есть иметь возможность подсказывать людям их поведение.

— Помнится, где-то промелькнуло, что американцы подозревали нас после войны во Вьетнаме, что мы нечто подобное делали с военнопленными. Неужели это возможно?

— Еще как! Успокоить, сдержать, сделать неподвижным, вызвать беспокойство, шок, вывести из себя, ошеломить, привести в уныние, временно ослепить, оглушить или просто заставить потерять голову от страха… всякого.

Он выглядел ужасно. Только сейчас увидела густую седину, обметанные герпесом губы. Синие глаза будто выцвели, в лице проступил костяк черепа.

— Ты сказал «всякого»? И тебя, и меня?

— Нет. Тебя, меня сейчас невозможно, потому что сначала надо стереть существующий стереотип человека и запрограммировать новый. Первое, что необходимо стереть, — память. Это главное. Помнишь, мы с тобой читали замечательный роман. Там все время автор говорил, как важна память для личности. Герой — историк.

— «Другая жизнь»?

— Да. Память — одна из основных составляющих личности. Обрати внимание: всякий антигуманный режим прежде всего стремится уничтожить память нации о прошлом. О, они это понимают своим собачьим нутром! Человек без памяти, без представления о своем времени и месте — робот, зомби. Я перечитал «Другую жизнь», и мне стало жутко, откуда он мог знать?

— Что знать?

Леня не отвечал, смотрел пустыми глазами на зеленый луг, где в полном соответствии с кадром великого фильма паслась белая лошадь.

— Что знать? — повторила она.

— Ах, да. Вот что. Цитирую: они хотят докопаться до всего и обнаружить структуру, найти средства связи, передающие ненависть, страх. И любовь. А если средства будут найдены — тогда управлять? Они — это я. Понимаешь. Я заигрался. Я слишком люблю науку и всегда считал, что этики в науке нет, как и в любви. Я полюбил тебя и нашел тысячи оправданий этой любви, своему обману, лжи, и так продолжалось пять лет. Но здесь мне не вывернуться… если… только, но об этом потом…

— Я помогу тебе.

— Не торопись. Я же сказал: слушай и думай, а я буду рассказывать тебе сказку про Америку… Там есть такая программа: «МК-ультра» — ультрамозговой контроль. При настрое станции на любого определенного человека этот человек становится управляемым роботом. Причем самое интересное в том, что объект считает поданную мыслепосылку своей. Микроволновое излучение. На станции